Мариан Ткачёв - Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей

– Твоя завуч не совсем точна, – сказал он. Мой отец – русский, а мать – еврейка; согласно документам, я русский, вместе с тем сам себя ощущаю ближе к евреям, потому что с детства рос в семье матери, так как мои родители рано развелись. Откуда в школе знают, что я наполовину еврей, мне непонятно, я никому об этом не говорил. Но именно это стало причиной того, что они так решительно расстались со мной. На самом деле я мог бы продолжать работу в школе и одновременно помогать иностранному отделу Союза писателей; там много работы, только когда приезжает делегация вьетнамских писателей. Но они не захотели больше иметь со мной дело. Я представил им Леню Спекторова, он очень хороший парень, любит тебя и очень хочет работать в вашей школе, чтобы благодаря общению с вами улучшать свой вьетнамский язык. Но он-то как раз стопроцентный еврей, поэтому и он получил отказ.

Леню Спекторова я хорошо знал и очень любил. Тоже одессит, друг Мариана с детских лет, вместе они учились на историческом факультете МГУ имени Ломоносова; потом Мариан уговорил его вместе начать учить вьетнамский язык и изучать Индокитай; впоследствии он блестяще защитил кандидатскую диссертацию по истории Камбоджи, много лет работал главным редактором Государственного издательства словарей, был организатором и редактором практически всех русско-вьетнамских и вьетнамско-русских словарей, которые в советское время издавались этим издательством. В то время, о котором я рассказываю, Леонид был безработным и часто вместе с Марианом приходил в нашу школу и много общался со мной. Он не был так силен в иностранных языках, как Мариан, и вьетнамский ему труднее давался; и, в отличие от Мариана, он не увлекался литературой и был лишен артистического духа, но это был невероятно добрый человек, поистине золотое сердце, которое мне посчастливилось встретить в жизни. И вот такого человека не брали на работу только потому, что он был евреем. Такие истории не могли не посеять в моей еще юной голове некоторые сомнения в истинной сущности советского общества. Советский Союз сегодня – это Вьетнам завтра, это же все-таки образец для всего прогрессивного человечества. Почему же здесь такие жестокие несправедливости?

Но вернемся к Мариану. Мы так быстро сдружились скорее всего потому, что у нас было много общего. Например, оба мы были лишены так называемого «общепринятого стиля поведения», того, что является исключительно важным для руководящего состава сверху донизу. Я знал наверное, что Мариан, проработав в нашей школе три года, так и не узнал имена всех школьников, не побеседовал хотя бы раз со многими из нас. И это отнюдь не потому, что он нас игнорировал, как сын нашей директрисы, по возрасту его сверстник, который часто навещал свою мать, но никогда не снисходил до общения с нами. Учитель Мариан, несомненно, любил нас, но он никогда не приходил к нам, чтобы только похлопать по плечу и сказать пару ничего не стоящих фраз, напротив, если мы его о чем-то спрашивали, то он всегда заботливо и обстоятельно отвечал. Если Учитель любил кого-то, то любил горячо, если заботился о ком-то, то заботился от души. Как сейчас помню, в 1956 году я впервые почувствовал симпатию к нему, когда однажды вечером, закончив уроки, я зашел в актовый зал, где стояло пианино, и прошелся по его клавишам. В это время Мариан проходил мимо, остановился и участливо спросил:

– Ты любишь музыку?

– Очень, только пою ужасно, голос хриплый, как у селезня, да вы это знаете. Я хотел бы играть на пианино, но некому меня научить.

– Здесь, как и во всех обычных школах, учат только петь, играть на музыкальных инструментах не учат. Если хочешь играть на пианино, тебе надо пойти в Дом пионеров. Но это сложно. Я вот тоже не играю на пианино, хотя в детстве мама меня учила. Но это ничего. Главное – любить музыку и уметь наслаждаться ею. А ты Моцарта любишь?

– Первый раз слышу это имя.

– Вот как. Ну, тогда так. В этом году весь мир отмечает 200-летие со дня рождения Моцарта. В течение года наше радио будет регулярно передавать его произведения, обычно вечером. У меня есть программа на месяц. В те дни, когда я буду дежурить и будет передаваться музыка Моцарта, я позову тебя в актовый зал, мы включим радио и вместе будем слушать. Надеюсь, тебе понравится. Моцарт – это потрясающе. Я его очень люблю.

Вот так, шаг за шагом, он ввел меня в мир искусства, в мир красоты еще до того, как я настолько овладел русским языком, чтобы наслаждаться русской литературой и произведениями писателей других стран, переведенных на русский язык. Впоследствии Учитель, который действительно обожал классическую музыку, не раз просил школьное начальство отпустить меня с ним на концерты симфонических оркестров и самобытных исполнителей. А я знал, что богатым он отнюдь не был. Зарплата низкая, опять же страсть к книгам, часто он отказывал себе в еде, чтобы купить книгу (благодаря этому к старости он имел богатейшую личную библиотеку). В то бедное время, я помню, он целый год носил старое пальто с прорехами, а летом послал его матери в Кишинев, чтобы она его заштопала, и потом продолжал его носить, хотя плечи и рукава уже совсем протерлись; и в то же время он водил меня на концерты и в театры, покупал мне книги, которые, как он считал, я должен был прочесть. Когда я поступил в институт, он увидел, что у меня слишком легкое пальто, и заставил меня взять у него его единственный джемпер. «Ты человек южный, тебе холод труднее переносить, чем мне».