Виктор Холенко - Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II

Заводилой в этой озорноватой компании был бывший флотский старший матрос Толя Худяков, родом из Новгорода Великого. Жёлтоволосый, необычайно жилистый, с сухим удлинённым лицом он очень уж здорово походил на какого-нибудь шведа или северянина-норвега. Последний год долгой ещё в то время флотской службы он провёл, как оказалось, на Петропавловском маяке, но совсем не поэтому остался он после демобилизации рядом с этим своим местом службы. Оказывается, его приворожила улыбчивая молодуха из нашей рабочей столовой, и он решил бросить якорь на рейде бухты Большая Лагерная. Об этом мы узнали, правда, гораздо позднее, но, в то первое моё лето на этом берегу мы с ребятами, как только приходили на обед в столовую, сразу замечали особую симпатию друг к другу этих двух молодых людей – такой милой и розовощёкой поварихи, тут же становившейся к окну на раздачу, и нашего бравого матроса-альбатроса, безудержно сыпавшего в её адрес весёлыми комплиментами. Он почти всегда ходил в флотской голландке, но без гюйса, и в тельняшке, в разговоре с близкими друзьями довольно часто, подражая голосу Кадочникова в фильме «Подвиг разведчика», любил бросать реплики типа «Вы не правы, Штюбинг» и имел среди них кличку «Генерал». Не знаю, кто ему дал такую кличку, но в его непосредственной «свите», всегда следующей за ним, были ещё двое ребят из бывших армейских солдат, которым клички уже дал он сам. Так, всегда спокойный и приветливый, с умными и добрыми глазами Дима Никифоров добродушно откликался на кличку «Ефрейтор», а флегматичный и мужиковатый Толя Крысанов, сочинявший грустные стихи, необъяснимо почему получил роскошную кличку «Князь». Жили они в одной комнате местного общежития, а не с нами, приезжими, в одной палатке-времянке. С этими «тремя мушкетёрами» я довольно близко сдружился, но клички от Генерала так и не успел заслужить.

В орбите нашей особенно дружной четвёрки были ещё двое ребят: кряжистый парень с Урала и тоже бывший матрос Коля Кетов и его друг Слава Плитченко, родом из Новосибирска. Вячеслав был на голову выше Николая, сочинял стихи и, как две капли воды, был похож на своего кумира Сергея Есенина. Ещё в нашей двадцатиместной палатке жили двое из нашей бригады: рыжеволосый и с усыпанным веснушками лицом крепыш Толя Лакеев и астраханский татарин Сабиров по имени, вроде бы похоже, Сердар, заядлый шахматист и очень уж занудливый и к тому же непомерно язвительный собеседник, да ещё довольно взрывной по характеру. Кстати, именно он однажды в конце того лета сделал слепым на один глаз Николая Кетова: вспылил во время шахматной игры и ударил соперника шахматной доской по голове. Удар пришёлся острым углом доски прямо в висок, и был перебит какой-то важный зрительный нерв. А Сабиров так и избежал наказания, предусмотрительно перебравшись на работу в город.

Ещё в нашей бригаде работало несколько человек из местных жителей. Запомнились только двое: импульсивный и довольно горячий татарин Женя Файзулин, а также неисправимый скептик и несносный зануда по природе, которого в бригаде знали только по кличке Мордвин. И с бригадой ещё постоянно работали два курибана, или по-нашему береговые боцманы, в задачу которых входила обязанность швартовать к пляжу необорудованного причальными сооружениями берега плашкоуты, трюмные баржи или рыбацкие кунгасы, крепить их при сильной раскачке на прибойной волне прочными швартовыми растяжками и надёжно устанавливать на эти плавсредства трапы, необходимые для ручных погрузо-разгрузочных работ. Имена же этих двоих курибанов поистине богатырского сложения и немногословных в общении, к великому моему сожалению, так и не запомнились. А ещё за бригадой был закреплён на постоянной основе тальман, непосредственно ведущий учёт производимых бригадой работ. Этим в мою бытность в основном занималась круглолицая девчушка с кривым шрамом на лбу над правой бровью и с непременными блокнотиком и простым карандашом в руках. Звали эту девчушку Зина Сенина, но расскажу я о ней немного позже, если не забуду.

Так что вот, состав бригады был у нас такой самобытный и разношёрстный, что на перекурах можно было от каждого услышать немало интересного. Именно на одном из таких перекуров с пылом-жаром обсуждали мы эпохальную весть, которую с очередным плашкоутом привезла нам из города вместе со свежими газетами команда буксирного катера – о запуске в космос 4 октября 1957 года первого спутника Земли, причём нашего, советского. А почти через три с половиной года после этого памятного дня я услышал уже из уличного радиорепродуктора, установленного на фронтоне дома культуры в приморском городе Лесозаводск, об ещё более важном космическом событии – полёте Юрия Гагарина вокруг нашей, как оказалось, такой маленькой, голубой и самой красивой во всём Мироздании планеты. Мы проходили тогда вечером мимо этого дома культуры деревообработчиков с моей будущей женой – совсем юной ещё Ириной Васильевной: я провожал её в общежитие ИТР Уссурийского деревообрабатывающего комбината, где она жила, работая мастером в сушильном цехе. Этот день теперь помнит весь мир. А всего через два с половиной месяца после этого настоящего космического фурора мы уже создали свою собственную семью, расписавшись в местном ЗАГСе. Но это уже другая история, о которой я надеюсь рассказать несколькими главами позже…