Слава Курилов - Один в Океане

Лайнер приближался к десятому градусу северной широты, острову Сиаргао, той самой намеченной мной точке, где я мог бы незаметно оставить судно ночью вблизи берега. Это должно было произойти завтра, 13 декабря. Тринадцатое число не самая удачная дата для рискованных авантюр, но выбора у меня не было.

Я попросил девушку-астронома пойти со мной в штурманскую рубку (известно, что с девушкой всегда больше шансов проникнуть в любое запретное место). В рубке были только дежурный помощник капитана и матрос на руле. Пока девушка разговаривала с помощником, я подошел к навигационной карте. Лайнер находился еще далеко к северу от Сиаргао, но линия курса была проложена примерно в десяти морских милях от берега. Я с радостью заметил, что остров гористый и, значит, будет виден издалека. Длина его была всего девятнадцать морских миль — это значит, что мы будем идти параллельно береговой линии в течение часа. В 20 часов по корабельному времени лайнер будет где-то на уровне середины острова. Мне бы очень пригодились сведения о береговой линии, течениях, приливах и навигационных огнях, но я не решился спросить лоцию у помощника — мне казалось, что это будет выглядеть как нечто большее, чем простое любопытство.

За кормой, далеко внизу, в лучах прожекторов виднелась струя воды, отбрасываемая винтом лайнера. Я заметил то, чего не видел раньше: пятно света начинается чуть поодаль кормы, так что падение любого предмета за борт произойдет в тени, а не в поле яркого света, как я думал.

Я представил себя в этом потоке воды, рекой уносящемся вдаль, в темноту ночи.

Завтра примерно в этот же час я собирался быть за бортом.

Как мне хотелось теперь отсрочить побег хотя бы ненадолго! Было бы так прекрасно, ни о чем не думая, поддаться веселому безумию, охватившему корабль, укачиваться в колыбели волн, ничего не хотеть, ни о чем не думать, день и ночь видеть за бортом океан и дышать влажным воздухом тропиков.

Может, оставить судно позже?

— Где же еще? — строго возразил дьявол-искуситель.

— У южной оконечности острова Минданао…

— Там наверняка сильные течения, ты даже не сможешь приблизиться к берегу, тебя пронесет мимо. И берег там очень высокий, с отвесными скалами.

— А что если в Макассарском проливе, прямо на экваторе, между островами Борнео и Целебес, — там мы будем в дрейфе два дня? Как раз под шумок праздника Нептуна? У меня будет целых две ночи впереди! — не сдавался я.

— Этот пролив очень широк, с сильными течениями, а расстояние до ближайшего берега будет не меньше сорока морских миль. Капитан — уж будь уверен — постарается держаться подальше от берегов.

— Может быть, я смогу оставить лайнер на обратном пути? — взмолился я.

— На обратном пути лайнер будет проходить все ближайшие к берегу пункты только в дневное время.

Да, последняя возможность — завтра ночью. Завтра ночью или… никогда.

Климат на лайнере менялся с каждым днем. Люди оттаивали и становились все непосредственнее и счастливее. Теперь всеобщее веселье начиналось с утра и продолжалось далеко за полночь. Это были уже не обычные скучающие туристы, каких можно встретить во всех уголках земного шара, — это были люди, жадно хватающие каждое мгновение проходящей жизни, каждый глоток свободы. В жилых палубах гул голосов не прекращался ни днем, ни ночью.

Одна пара невольно привлекала к себе внимание: они стояли посередине коридора, мешая пройти веселой компании, не замечая никого и ничего вокруг. Он смотрел на нее так, словно впервые увидел перед собой женщину. В проходе уже скопилась толпа, но никто не решался пройти между ними; все, затаив дыхание, следили за свиданием местных Ромео и Джульетты.

Несколько раз я встречал высокого юношу с благородной осанкой, королевской походкой и насмешливым взглядом, на плечах его было что-то вроде легкой накидки. Он выделялся в толпе и ни с кем не разговаривал. Я не мог не любоваться его манерой держаться. «Как ему удалось сохранить столько достоинства в этой рабской стране?» — подумал я. Однажды мы столкнулись в дверях, я уступил дорогу и не вполне шутливо произнес: «Ваше величество…» Он внимательно взглянул на меня, улыбнулся и слегка поклонился в ответ.

На шлюпочной палубе собирались небрежно одетые длинноволосые юноши и девушки. Они оживленно спорили о литературе, искусстве и философии, доносились имена запретных философов и художников, но тут же замолкали, как только подходил чужой, видимо, опасаясь стукачей. Стукачи, кстати сказать, заметно выделялись на фоне возбужденной и подвыпившей толпы: они были на работе — трезвые, озабоченные и растерянные.