Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Письмо Ваше, адресованное в Петербург, я получил.

Дело о найме или, лучше, о взятии в аренду имения купца Хлудова находится в следующем положении. Он требует двенадцатилетнего срока и полторы тысячи арендной платы. Так как, в случае найма, я должен буду истратить много денег на ремонт и меблировку дома и так как впоследствии содержание усадьбы будет мне тоже стоить денег, то я нахожу, что Хлудов требует слишком много. Юргенсон писал ему на Кавказ (где он теперь находится) о моих условиях, и Хлудов отвечал, что даст ответ по возвращении, которое скоро состоится.

Таким образом, вопрос об аренде Кривякина будет решен уже после моего отъезда. Я очень желаю, чтобы дело состоялось, ибо имение это очень живописно и во многих отношениях удобно.

Будьте здоровы, дорогой, милый друг! Теперь буду Вам писать из Петербурга.

Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

Belair,

7/19 декабря 1887 г.

Дорогой, несравненный друг мой! На днях я получила Ваше милое письмо, адресованное в Женеву. Как могли Вы подумать, дорогой мой, чтобы Вы стали мне более чужды, чем были прежде? Напротив, чем больше уходит времени, чем больше я испытываю разочарований и горя, тем более Вы мне близки и дороги. В Вашей неизменной дружбе и в Вашей неизменно божественной музыке я имею единственное наслаждение и утешение в жизни. Всё, что идет от Вас, всегда доставляет мне только счастье и радость. Когда мне невыносимо тяжело и горько, я прошу сыграть мне дуэт Дюнуа и короля из “Орлеанской Девы” или сцену дуэли из “Евгения Онегина”, и я забываю все тяжелое земное, я уношусь в тот неведомый, неразгаданный мир, в который нас манит музыка. Эти две вещи, о которых я сказала, это - предметы моего обожания и поклонения. Вообще из Ваших опер, дорогой мой, я больше всех люблю “Орлеанскую Деву” и “Евгения Онегина”. Из симфоний - больше всех люблю Четвертую, квартеты все три обожаю страстно. Из сюит люблю ужасно Первую, из романсов боготворю так многие, что и перечислить нельзя. Потом боготворю невыразимо Славянский марш; в особенности, - там есть одно место, где скрипки играют мотив, а духовые аккомпанируют триолями, при котором я и выразить не могу, что со мною делается. И Вам огорчаться злостью какой-нибудь петербургской своры, Вам, который стоит так неизмеримо выше всей этой толпы, Вам - солнцу, которое освещает и согревает лучами своей музыки бедное человечество, - боже правый, да ведь Вы должны только презирать их.

Простите, дорогой мой, за все эти восторги, но когда я только думаю о Вашей музыке, так я прихожу в экстаз.

Я устроилась в своем маленьком Belair и теперь хочу как можно больше наслаждаться музыкою. Погода очень дурная: то дождь, то страшный ветер. Я всё мечтаю о юге, но в нынешнем году нельзя и думать поехать туда, потому что ученые предсказывают, что будет опять землетрясение в Ницце. Будьте здоровы, милый, бесконечно дорогой мне друг. От всего сердца жму Вам руку. Всею душою всегда Ваша

Н. ф.-Мекк.

Р. S. А наша молодая парочка опять в ожидании прибавления семейства и в восторге от этого. Пошли господи всякое благополучие и счастливую развязку. Меня ужасно радует их семейная жизнь.

Берлин,

28 [В подленнике ошибка : 29] декабря 1887 г./9 января 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

Буду Вам вкратце рассказывать всё, что со мной происходит на чужбине. Выехал я из Петербурга во вторник 15 декабря. В дороге и в Берлине, где я оставался два дня, мной овладела такая безумная тоска по отчизне, такой страх и отчаяние, что я колебался, не вернуться ли мне, отказавшись от всех предстоявших мне подвигов. В довершение ужаса, ко мне приставал и как тень ходил за мной некий г. Дмитрий Фридрих, выдающий себя за русского, а в сущности какой [-то] еврейский проходимец, концертный агент, уже давно преследовавший меня своими письмами. В Берлине я провел ужасных два дня и уехал в Лейпциг, где меня встретили на вокзале Бродский и Зилоти. Они и их жены оказали мне самый теплый и радушный прием, и, если б не они, я бы не выдержал всех тягостных и мучительных тревог, через которые пришлось пройти. Первая репетиция концерта Гевандгауза, в коем я должен был дирижировать своей сюитой, прошла удачно. Оркестр, которому Рейнеке представил меня, оказался первоклассным; артисты отнеслись ко мне очень сочувственно. Брамс, находившийся в Лейпциге в то время, сидел во время репетиции и внимательно слушал. Следующая репетиция была публичная, с платой. Тут мой успех был очень велик. Что касается самого концерта, то меня предупреждали, что лейпцигская публика очень суха и холодна, и в качестве русского я ожидал самых серьезных неприятностей. Меня встретили с ледяной холодностью, но после первой же части рукоплескания были очень горячие, и так было до самого конца. Это был настоящий большой успех, хотя нечего и сравнивать его с теми восторженными овациями, которые бывают у нас n России. Только в следующие дни я из газет узнал, что у спех был большой и действительный. Тотчас после концерта я в этом не был уверен, оттого и не телеграфировал Вам. На другой день было в Liszt-Verein большое торжество в мою честь. Играли мой квартет, мое трио и мелкие пьесы. Тут уж делали овации на русский лад и поднесли венок с необычайно лестной надписью на ленте.