Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

Завершу же главу «Так кто же такой князь?» ещё одним общим замечанием о его скоморошестве. Оно развивалось в определённую эпоху, когда советский строй осуществлял некую утопию. Эта утопия существовала не только в сознании нас, бывших советских людей. От неё до сих пор не может освободиться и поколение Никиты Дмитриевича. В этом я вижу истоки и патриотических иллюзий, которые он испытывает. Утопический мир, который мы застали при утверждении и крушении его, воспроизводил это самое скоморошество сначала как способ выживания, а затем помогал самоутверждению. И тут совсем неважно, что князь родился вне России. Важно, что этот утопический мир изобиловал противоречиями: торжеством мысли и торжеством множества предубеждений, суеверий, предрассудков. Потому князю нравилось не столько жить своей жизнью, сколько играть в неё, насмешничать и непременно рисковать: изначально не имея на хлеб насущный, задумать и создать богатейшую коллекцию; выиграв жесточайшую конкуренцию, получить блестящую должность, а затем, запросив несусветную зарплату, объявить, что полгода будет работать бесплатно, а потом уйдёт, если не оправдает запрошенное; предупредить, что не намерен субсидировать проект моей книги, а потом предложить помощь в её издании; торговаться за чай в бумажном стаканчике и в то же лето потратить миллион на создание кафедры в Оксфорде…

Что это как не род скоморошества, веселья, отваги и радости от жизни!

В русском языке закрепилась антитеза – проекты-прожекты. Прожекты – это своеобразная пародия на проекты и отличаются они тем, что утрачивают связь с реальностью, т. е. становятся утопией. Прожектёрство – увлечение несбыточными планами, принятие желаемого за действительное. И разговор о проектах князя, предполагаемых и осуществляемых, начну с очень важного момента в его жизни: общественной деятельности. И тут сразу возникает очередная параллель.

Я полвека жил в стране, где этот самый род деятельности вызывал у меня отвращение из-за её бессмысленности. Поэтому я, как только мог, отлынивал от общественных нагрузок, поручений и обязанностей. Я ненавидел собрания, заседания, демонстрации, митинги и всеми способами избегал их. Антиобщественная прививка, полученная в Советском Союзе, оказалась столь мощной, что и здесь, на Западе, я не принимаю участия в массовых общественных акциях, признаю только свои индивидуальные формы протеста.

Я являюсь пассивным избирателем в выборных компаниях. И на корню обрубаю попытки моих приятелей и родственников, живущих на разных континентах, подключать меня к общественным акциям через Интернет. Конечно, это не добавляет мне друзей, вызывает раздражение и непонимание. Сознательно ограничивая общение, делая его избирательным, я, как ни странно, нахожу понимание лишь со стороны моих приятелей-англичан. Они принимают мой общественный нигилизм и никогда не привлекают меня ни к каким формам массовых акций.

Другое дело князь. Он не жил в Советском Союзе и потому не воспринимает так остро как я, что эта страна продолжает жить по законам ГУЛАГа, что лагерная риторика и эстетика проявляются там, прежде всего, именно в общественной жизни. Может быть, в далёкой юности в Болгарии он был слегка инфицирован этим антиобщественным вирусом, но в последующей студенческой и взрослой жизни полностью излечился от него. Потому общественной деятельностью князь занимается с энтузиазмом, что вызывает у меня глубокое уважение, хотя и кажется мне иррациональным. По его собственному признанию, общественная деятельность забирает треть его времени и связана с поездками на заседания Международного Совета Российских Соотечественников (МСРС), Фонда «Русский мир», Фондов культуры не только в Россию, но и в Болгарию и другие страны. Несмотря на свой возраст, князь постоянно совершает перелеты едва ли не по всем континентам. Только в Международный Совет Российских Соотечественников входит около ста организаций из 74 стран. Лобанов же является первым заместителем председателя МСРС и членом Президиума Координационного Совета Российских Соотечественников в Лондоне.

На заседаниях Координационного Совета, – рассказывает князь, – многие конфликтные темы стараются исключить из повестки дня. Свою роль вижу в том, что в конце обсуждения я непременно поднимаю руку и говорю: «Эй!» Потому меня так ненавидят и в Координационном Совете, и в других местах, где я заседаю. Немногим лучше атмосфера в Международном Совете Российских Соотечественников. Обычно на общественных заседаниях из десяти членов правления семь всегда молчат, а три или четыре ведут заседание. И в зависимости от их настойчивости принимаются решения в одном или другом направлении. Я являюсь шипом! Я остаюсь неблагонадежным потомком белогвардейца! Так что, например, в коммунистической лавке «Фонд Людмилы Живковой» в Болгарии, где есть думающие члены ЦК и куда я попал по их рекомендации, я стараюсь, по крайней мере, уменьшать те аберрации, которые могли бы быть, внося свои предложения и настаивая на том, что я говорю. И это принимается во внимание. У меня нет ответственности ни перед кем. Меня нельзя запугать. Я независим финансово и политически. Многие люди приезжают на эти общественные заседания потому что поездки оплачиваются. Это своеобразный род подкупа. Я его не принимаю. И поскольку я независим, я считаю себя полезным.