Эрнест Кольман - Мы не должны были так жить!

КОЛЬМАН: Понятия меняют свой смысл. Так звучит название одной главы моей книги «Проблема бесконечности», которую я не смог опубликовать в Советском Союзе. Я считаю, что Компартия Франции (как и ты) совершенно права. С 1888 года, когда Маркс и Энгельс издали Коммунистический Манифест, в мире очень многое радикально изменилось; и только неисправимые догматики могут некритически придерживаться устаревших понятий.

Во всяком случае, странно, что именно теоретики в Советском Союзе с одной стороны утверждают, что пролетариата больше нет, а с другой настаивают на необходимости диктатуры пролетариата – во Франции! Вероятно, именно поэтому газета «Московская правда» недавно исключила из текста речи французского президента данные о жизненном уровне французских рабочих, с тем, чтобы советские рабочие не смогли сравнить их уровень жизни со своим.

Я хотел бы ещё добавить, что даже само понятие «пролетарского интернационализма» значительно пострадало после того как в августе 1968 года советские танки раздавили его на улицах Праги.

ЯНОУХ: Должен ли я так понять твой ответ, что ты только в случае европейских демократических государств видишь возможность ненасильственного перехода к социализму? Или ты считаешь, что диктатура пролетариата будет заменена другой диктатурой? А какой она будет?

КОЛЬМАН: Да, я твердо убежден, что в Западной Европе не только возможен ненасильственный переход к социализму, но что он даже в высшей степени вероятен; это означает, что здесь применение силы ограничится чисто экономическими сферами – налогообложением, национализацией важнейших средств производства, ограничением прав предпринимателей. Когда Маркс утверждал, что между капитализмом и социализмом неизбежно наступит период диктатуры пролетариата, и это было 125 лет тому назад, он добавил, что формы этой диктатуры в различных странах будут отличаться друг от друга. Например, в Англии, и, если я не ошибаюсь, он упомянул также Францию, революционный переход пройдет, возможно, ненасильственным путём. Кстати, а чем же была новая, не предусмотренная ни Марксом, ни Лениным, форма диктатуры пролетариата – народная демократия в 1945–1948 годах в Чехословакии? В связи с этим мне хотелось бы еще добавить, что ни Маркс, ни Ленин не предсказывали появление двух тоталитарных общественных форм – ни фашизма, ни псевдосоциализма.

Это свидетельствует о крайней сложности социально-экономических закономерностей, а не о «ненаучности» марксизма или слабости его создателей; также как мы не можем упрекнуть Ньютона или его механику в том, что понадобилось три столетия для возникновения релятивистской механики. Мы должны извлечь из этого для себя урок о необходимости дальнейшего развития марксизма и борьбы с его догматическим перерождением. Я считаю, что именно победа демократического социализма в западноевропейских странах, с одной стороны, станет самым важным вкладом в дальнейшее развитие марксистской теории, а, с другой стороны, будет мощным, если не сказать самым мощным, стимулятором демократизации, либерализации, гуманизма в псевдосоциалистических странах.

ЯНОУХ: Ты как-то во время нашей беседы упомянул, что не видишь, какие общественные силы в Советском Союзе могли бы стать носителями демократизации, и, позволь мне добавить, модернизации советского общества. Я считаю, что положение не так уж безнадёжно. Советское руководство постоянно находится под двойным мощным и растущим внутренним давлением, не говоря уже о внешнем давлении.

Вот, например, политика разрядки. Причем я имею в виду подлинную разрядку, представляющую собой реальный и количественный обмен информацией, идеями, и постепенное открытие прочно закрытого советского общества (вследствие технического развития и революции в коммуникационных технологиях), ту разрядку, которая является не следствием каких-либо сделок между супердержавами, а следствием всеобщих тенденций второй половины XX столетия. Такую политику никак нельзя ни запретить, ни замедлить ее ход с помощью специально подготовленной армии полицейских и цензоров и сети глушилок зарубежных радиостанций. Таким образом, население в Советском Союзе, и тем более в Восточной Европе, сможет больше узнать о жизни в других странах, получать больше информации и больше возможностей сравнивать и размышлять; а их поведение и их взгляды будут меняться.