Юрий Безелянский - Опасная профессия - писатель

Ну, и как устоять было девушкам? Или воспоминание Иосифа Бродского: «Это была зима то ли 1959-го, то ли 1960 года, и мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную, миловидную крепость, расположенную где-то на Песках. По причинам слишком диковинным, чтоб их перечислять, осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала».

Девичьи крепости оказалось брать легче, чем редакционные кабинеты, – так было раньше, и смею вас уверить, так же трудно теперь.

В библейских сказаниях мытарь – сборщик податей в Иудее. Он собирает подати, а его проклинают за это. Поэтому мытарство обозначает страдание, муку. Применительно к Довлатову – он ходил по редакциям и хотел увидеть свои тексты напечатанными, и если не за деньги, то просто так. Мытарился вовсю.

Елена Клепикова, работавшая в начале 70-х в отделе прозы журнала «Аврора», в ноябре 1971 года записала в своем дневнике: «Снова приходил Довлатов. Совершенно замученный человек. Сказал, что он – писатель-середняк, без всяких претензий, и в этом качестве его можно и нужно печатать». Ну, мытарь – чистой воды.

Довлатов ходил в «Аврору», как на работу, предлагал, просил, убеждал, но все напрасно: советский Гутенберг его полностью игнорировал и не хотел печатать ни строки. Клепикова вспоминает, как однажды он, дурачась, изобразил идейно-лексическое триединство питерских взрослых журналов такой картинкой: «Течет революционная река «Нева», над ней горит пятиконечная «Звезда», стоит на приколе «Аврора». А на берегу возле Смольного пылает в экстазе патриотизма «Костер», зажженный внуками Ильича. Что-то в этом роде. Сережина версия была точней и смешней. Он стоял в пальто, тщетно апеллируя к аудитории, – никто его не слушал. Был старателен и суетлив. Очень хотел понравиться как перспективный автор. Но главная редактриса смотрела хмуро. И ни один из толстой папки его рассказов не был даже пробно, в запас, на замену рассмотрен для первых авроровских залпов».

Бесперспективный автор. Даже друзья-поэты (потом об этом они сожалели) говорили: «А, Довлатов! Легковес!..» Естественно, Довлатов сильно киксовал. А тем временем Иосиф Бродский укатил в Америку, Битов, Рейн и Найман уехали в Москву, Довлатов по существу остался один из той элитной питерской компании и страдал от тотального непечатанья. Художественного непечатанья, а так работал в многотиражной газете Ленинградского кораблестроительного института под названием «За кадры верфям».

Следующий этап жизни: эстонская столица. В повести «Ремесло» он написал об этой своей внезапной поездке на ближний Запад: «Почему направился именно в Таллинн? Почему не в Москву? Почему не в Киев, где у меня есть влиятельные друзья? Разумные мотивы отсутствовали. Была попутная машина. Дела мои зашли в тупик. Долги, семейные неурядицы, чувство безнадежности».

Тут следует сказать, что свою жизнь Довлатов описывал с редкой откровенностью, но при этом, правда, осталась загадка, насколько авторский персонаж Довлатова совпадает с реальным автором Довлатовым. Иногда они совпадают, как один к одному, а иногда весьма разнятся. Автор как бы посмеивается над своим вторым «я» и приписывает ему нечто чужое.

В Таллинне Довлатов всерьез взялся за претворение своей мечты: издать книгу. Он нашел издательство, подписал договор, увидел гранки, дождался второй корректуры, а дальше все застопорилось, более того, готовую книгу не издали. Местное КГБ заинтересовалось связями Довлатова с диссидентами, а это были не связи, а просто знакомство за бутылкой, но тем не менее бдительные органы наложили вето, табу, запрет на мечту Довлатова. И от отчаяния он впал в запой. Мечта была совсем рядом, ее можно было потрогать и на тебе: ускользнула. Исчезла. Испарилась. Ну, как тут не запить! Над пьяным Довлатовым весело потешался успешный Александр Кушнер, приехавший из Ленинграда в Таллинн за своей новой книгой. Короче, кому книга, а кому – фига!..

И тогда пришла Довлатову идея попытать счастье в Америке, но перед Штатами были еще мельком Пушкинские горы, где его по знакомству устроили работать экскурсоводом. Знания у него водились, но юмористическое начало превалировало. Об одном из «приколов» рассказал навестивший Довлатова Евгений Рейн:

«Перед домиком Арины Родионовны он остановился, экскурсанты окружили его. «Пушкин очень любил свою няню, – начал Довлатов. – Она рассказывала ему сказки и пела песни, а он сочинял для нее стихи. Среди них есть всем известные, ну, например, это… «Ты жива еще, моя старушка?» И Сергей с выражением прочитал до конца стихотворение Есенина. Я с ужасом смотрел на него. Он незаметно подмигнул мне. Экскурсанты безмолвствовали. Это был довлатовский театр, одна из мизансцен замечательного иронического спектакля».