Александр ХАРЬКОВСКИЙ - ЧЕЛОВЕК, УВИДЕВШИЙ МИР

– Но как это возможно? – сказал Ерошенко. – В каждом деле нужен главный. Чтобы быть, к примеру, капитаном корабля, нужно учиться.

– Вы знаете, – живо откликнулся Кропоткин, – точно такой вопрос задал мне один швейцарский рабочий. Я ответил, что среди пассажиров всегда найдется человек, который сможет повести корабль.

– И он с вами согласился? – спросил Василий.

– Нет, он сказал, что не решился бы поехать на таком пароходе.

– Я тоже, – рассмеялся Ерошенко.

– Вы оба неправы, – возразил Кропоткин. – В будущем не должно быть ни руководителей, ни подчинённых. Наша цель – полное равенство.

– Но как вы заставите помещика жить наравне с крестьянами, отдать им свою землю?

– Силой морального воздействия, – ответил Кропоткин. – Если он откажется это сделать; мы подвергнем его общественному презрению.

– О, тогда у вас есть возможность тотчас доказать нам это на деле, – живо откликнулся Ерошенко. – Рядом с вами сидит помещик Орлов-Давыдов. За десятину земли он берет с крестьян двадцать два рубля в год! Попросите его для начала хотя бы уменьшить цену. Уверяю вас, он скорее съест эту десятину.

В комнате раздался дружный смех. Граф Орлов-Давыдов, пробормотав что-то по-французски, бросился к двери. Хозяйка дома попросила его остаться!

Однако после этого беседа стала вялой. Кропоткин, сказавшись больным, отпустил гостей.

Видимо, с той поры Ерошенко и стали причислять к анархистам. Даже восемнадцать лет спустя японский критик Хираока Нобуру утверждал, что Ерошенко "анархист в душе", хотя он и не "является носителем философских идей, как Прудон или Кропоткин" (5).

А между тем у Ерошенко не было тогда еще определенных социальных взглядов – друзья даже несколько лет спустя говорили о его неискушенности в общественных вопросах. Впоследствии он стал бунтарем, социалистом, но слепой ненависти к любому государству, свойственной анархистам, у Ерошенко никогда не было.

Однако у молвы свои законы: в Японии, где жил впоследствии Ерошенко, вероятно, рассуждали так: разговаривал с автором "Записок революционера" и не попал под его влияние? Такого не может быть. В те годы Кропоткин был там весьма популярен.

Тем не менее все было не так. Кропоткин, по воспоминаниям Ерошенко, показался ему человеком, способным бунтовать лишь на бумаге. Разочаровавшись в анархизме, юноша стал искать ответа в книгах восточных мудрецов, увлекся буддизмом, для чего даже изучил язык пали – и все это будучи еще в Лондоне.

Как много успел Ерошенко за полгода – выучить, "увидеть", понять! Но это он осознает позже, на Востоке. Пока же еще ему были неясны дальнейшие планы. -

Возвращаться в Россию, чтобы снова играть в оркестре, не хотелось. И кто знает, сколько бы прожил он на берегах туманного Альбиона, если бы не случайный конфликт с супругами Меррик, заставивший его переехать к своему учителю мистеру Филлимору. Оста-ваться в Англии он больше не хотел.

Получив из России от Шараповой деньги, Ерошенко решил ехать домой. В конце сентября господин Филлимор посадил его на пароход, идущий в Гамбург. На немецком берегу Ерошенко встретили местные эсперантисты. "Зеленая эстафета" продолжалась, но теперь она ему практически была уже не нужна.

На душе у него было сумрачно. Мучила мысль – а не зря ли он вообще поехал в Англию?

(4) "Когда господин Ерошенко получше освоится с английским языком, его могут принять в этот колледж на один месяц", – писал журнал "Вокруг света" (1912, N 24). Однако он пробыл там вдвое дольше. В ответ на запрос А. Масенко и А. Панкова из Кисловодска дирекция института сообщила, что Ерошенко учился там с 20 мая по 23 июля 1912 г.

(5) Японская писательница Хирабаяси Тайко писала недавно, что по своим убеждениям Ерошенко был весьма далек от идей анархизма, поэтому никак не следует относиться к нему как к истинному анархисту.

Пребывание в Англии, казалось, ничего в жизни Ерошенко не изменило. Один из его товарищей по оркестру, А. Белоруков, рассказывал: "Все мы тогда были молоды. Играли в ресторане на Сухаревской площади… Второй скрипач Василий Ерошенко, научившись говорить на языке эсперанто, вздумал побывать в Лондоне… Месяцев через восемь он возвратился, владея уже не только эсперанто, но и английским". В общем, "съездил в отпуск", вернулся, словно речь шла о самой обычной поездке, – видимо, мало что рассказывал о ней Ерошенко.

А между тем путешествие в Западную Европу сделало его другим человеком. Он понял, что может ездить один, преодолевая языковые барьеры и трудности пути. Его захватила манящая радость дороги, знакомства, волнения, расставания, встречи, когда, кажется, один день вмещает месяц, а то и год оседлой жизни. Правы древние, говорил Ерошенко, "дорога – это жизнь". И возвращаясь домой, он твердо знал, что путешествие в Англию – не последняя его поездка.