Александр Козенко - Джон Голсуорси. Жизнь, любовь, искусство

В ней много мыслей самого Голсуорси, которыми он наделяет своего героя: «Я фарисей, как и все те, кто не на дне». Собственность лишила буржуа человечности; они как «наглухо заколоченная дверь», в которую не достучишься. Голсуорси задумывается над проблемой противоречия между материальным благосостоянием человека и его духовной нищетой. Как следствие, меняется его представление о джентльмене, по его мнению, это прежде всего добрый человек, который никогда не будет стремиться к выгоде за счет другого. И прежде всего, конечно, это честный человек, который, отвергая устаревшую общественную мораль, не может жить по законам общества. В противном случае он еще худший фарисей, чем те фарисеи, какие по глупости, с сознанием своей полной правоты эксплуатируют социальное неравенство. Для него отвратительны те, кто, попирая права соотечественников и особенно женщин, лицемерно доказывают, что это делается для их же блага. Однако он не мог понять тех, кто предлагал лишить всех фундаментального права собственности – основы человеческой цивилизации, т. е. выплеснуть из купели вместе с грязной водой и ребенка. Во все времена, действуя в своих интересах, фарисей свои подлые и низменные поступки демагогически оправдывает интересами общества. Фарисейство Великой Империи, над которой никогда не заходит солнце, по его мнению, проявляется и при насаждении «так называемой цивилизации» в колониях, преследующее корыстные цели.

В романе представлено и отношение автора к искусству. Для фарисея искусство, обнажающее жизненную правду, неприемлемо. Голсуорси в основу фарисейства кладет социальную демагогию, характерную для государства лжи и лицемерия. Но были ли и будут ли другие государства, возможны ли они в принципе? И очень важно его постепенное осознание того, что те, кто несет «бремя честного труда… слишком бедны, чтобы позволить себе быть добрыми», что его «доброта» порождена обеспеченностью. Общаясь с представителями правящего класса, он приходит к выводу: «Вид у них такой, словно они знают все на свете, а на самом деле они ни в чем не разбираются: ни в законах природы, ни в искусстве, ни в чувствах, ни в тех узах, что связывают людей… У них твердо установившиеся взгляды на жизнь, ибо все они питомцы определенных школ, университетских колледжей, полков, и эти-то люди вершат судьбы государства, диктуют законы, возглавляют науку, армию, религию…». А роль головной идеологической организации в стране, по его мнению, играет церковь, «протянувшая над головами простых смертных невидимую руку господскому дому».

Голсуорси отвергает не только всеядный, автоматический оптимизм, но и автоматическое, бездумное повиновение долгу, что является наиболее опасным для стабильности государственной системы. Духовное прозрение для Голсуорси, как и для его героя, трудный процесс. Посетив Оксфорд, он снова ощутил себя «избранным среди избранных», студентом «лучшего колледжа лучшей в этом лучшем из миров страны»; и признается: «Я был снобом, когда тут учился. Я верил всему, что мне говорили, всему, что делало жизнь приятной»…

Обеспокоенный ростками фашизации общества, усилением в государстве роли полиции, почувствовавшимися писателем в самом начале XX века, герой его романа пишет письмо в местную газету: «общество подвергает себя серьезной опасности, веря в непогрешимость полиции и поэтому наделяя ее слишком широкими полномочиями… – и далее, – те, на ком лежит священная обязанность подбирать людей на такие должности, где человек фактически ни за что не несет ответственности, обязаны во имя свободы и гуманности выполнять этот долг в высшей степени вдумчиво и осторожно». Логичным поэтому представляется завершение романа отказом его героя Шелтона жениться на своей невесте Антонии, исповедующей фарисейскую точку зрения: «Я не хочу видеть мрачные стороны жизни… нехорошо быть недовольным».

Пятая книга давалась Голсуорси очень трудно. Выразивший мысли и чувства автора Шелтон вместе с тем освободил Голсуорси и придал ему большую решимость и независимость. Первый ее вариант был написан от лица Феррана, и Голсуорси показал его литературному критику Эдварду Гарнету, с которым он тогда регулярно «раз в месяц» вместе обедал. «Нет, мой дорогой, – сказал он ему, – это все очень хорошо, но вы не должны изображать этого парня так субъективно. Вы не можете по-настоящему понять нутро такого бездельника; вы должны изобразить его объективно, через восприятие такого человека, как вы сами». Писатель согласился с критиком и, представив себя Шелтоном, переписал книгу. Однако Гарнет не был удовлетворен и вторым вариантом книги. «Так уже лучше, – сказал он, – но переделайте ее еще раз». Третий вариант романа не вызвал замечаний критика. «Между тем я рад признать, – писал Гарнет, – сколь хороши и сильны, на мой взгляд “Фарисеи”, я чувствую, как они оригинальны и что, написав их, вы создали что-то, что останется, что будет жить, за что можно будет испытывать сдержанную гордость». В ответном письме Голсуорси написал: «Вряд ли я когда-нибудь получал письмо, которое доставило бы мне большее удовольствие, чем это». Но найти издателя все равно было трудно. Еще в августе 1902 г. Джозеф Конрад предложил второй вариант издателю Хэллэму Мари. В октябре он писал Голсуорси: «Дорогой Джек! Они – звери. Я только что получил от Х.М. записку с отказом, сопровождаемым множеством комплиментов. Только что отправил вам вашу рукопись. В конце концов, мы должны были быть к этому готовы. Ни одно произведение не оценивают по его художественным достоинствам, к тому же нет сомнений, что ваша книга задела многие больные места общества». Последнее обстоятельство, отмеченное Конрадом, затрудняло поиск издателя и для третьего варианта романа. Издатель Констебль ответил Голсуорси отказом. Но содействие Конрада, показавшего роман Сиднею Полингу, служившему у крупного издателя Хайнеманна, увенчалось успехом.