Далее, бывало, выходили на набережную Б. Невки, тут притягивал не ясный нам, «тайный» в своем запустении обелиск. Это теперь мы знаем, что он установлен на месте дачи Петра Столыпина, где на него покушались революционные террористы. Наверное, мог быть и «заказ» его политических оппонентов. От взрывов погибли люди, младшая дочь лишилась ног. Каким чудом он простоял тут, пережив советский период страны? Что знали мы о Столыпине в школе? Разве что «столыпинский галстук» – так его недоброжелатели называли тогда виселицы. А стремительный рост экономики страны в результате его реформ – так это сопутствующие досадные мелочи, то ли дело Беломорканал!
Другой дорогой по Аптекарскому проспекту доходили до любимого «своего» стадиона «Медик». Он побывал и «Зенитом», и «Буревестником». Располагался в обрамлении старых клёнов, что золотились с середины сентября. А с конца апреля на его просохших гаревых дорожках появлялись бегуны, ещё с улицы слышался звон футбольных мячей. Лёгкой атлетикой здесь занимались и несколько наших школяров. Помню одноклассника Петра Малышева, его рельефные натруженные мышцы ног, выпуклые от тренировочных нагрузок вены. Зимой заливались каток и беговые дорожки, сияли гирлянды лампочек. Позже рядом с полем построили двухэтажный спортивный корпус. Тут занимались взрослые и дети.
Одной из «звёзд» Петроградской той поры в памяти остался работавший здесь тренер спортивной гимнастики Михаил Алексеевич. Этот уже немолодой рыжеволосый, с выправкой бывшего спортсмена простой «дядька» делал чудеса из своих непослушных питомцев. Он звал их ласково, как своих: Сашка, Федька, и дети его обожали, потому старались, преодолевали себя. В 90-е стадион приватизировали, секции ликвидировали. Как-то на Левашовском проспекте, напротив ДК имени Ленсовета, увидел у овощного уличного прилавка знакомую рыжую шевелюру. Он сидел на ящике сбоку, возможно, караулил в отсутствие продавца. Я окликнул его по имени, напомнил о своём мальчишке и тех тренировках. Он молча, будто виновато, долго вглядывался в моё лицо, а на его небритой щеке застыла слеза.
Рядом со стадионом высилась «новая» телебашня, какое-то время она была одной из самых высоких в Европе. Стояла башня и прежняя, на улице Проф. Попова. Старшие школяры ещё застали период строительства новой, почти одновременно строилась и станция метро «Петроградская». Кто-то из парнишек вечерами пробирался на их стройплощадки и потаскивал крупные монтажные болты и гайки для самостоятельного изготовления опасной пиротехники.
Неподалёку тогда работали несколько заводов медицинского и фармацевтического профиля. Для их сотрудников на стадионе проводились спартакиады и межзаводские соревнования. После приватизации часть заводов оказались полузаброшенными, какие-то цеха и помещения сдавались в аренду. Тут случайно встретил знакомого школяра (учился у нас 2—3 года). Он, став «молодым» пенсионером, наладил в одном из бывших заводских гаражей кузнечную мастерскую. Обзавёлся необходимым оборудованием, сложил горн. Оказалось, после школы и армии Юра закончил техникум, проработал на заводе, мечтая о ранней пенсии для возможности заняться творчеством. Специально для этого выбирал вредное производство: гальванический и горячие цеха. Вначале стал мастерить каминные наборы, решетки на окна офисов, затем оградки на кладбища. Делал их со вкусом, художественно, предпочитал стиль модерн. Эта работа свела его со многими питерцами, в том числе художниками. С ними он любил «посидеть», стал своим, близким в этих богемных кругах. Кто-то (обычно безденежные родственники) за его работу рассчитывался живописью, иногда и старой. Стала складываться серьёзная коллекция. Её пополнили этюды Хаима Сутина, Павла Филонова, затем два небольших «масла» Рериха. Жена сердилась, не видела в этом прока, ждала «живых» денег. Дошло до развода – да и как могли ужиться два пассионария?! Но любовь осталась, и они продолжали жить в одном доме, теперь «свободными», а их взаимная привязанность и чувства от этого заиграли новыми гранями. Да разве забудешь, как он молодым парнем, чтобы её покорить, предложил совместную поездку к южному морю… на своём мотоцикле: 2 тыс. км туда и столько же обратно. Как тут было устоять?!
Проходя по улице Проф. Попова в сторону Каменноостровского, обращали внимание на необычный здесь, в окружении кирпичных зданий, двухэтажный деревянный дом в усадебном стиле. На стене была табличка – что-то о Вс. Вишневском. Нам он был тогда неизвестен, в школе не изучали, наверняка с заслугами перед революцией, как иначе, пусть и литературными. Поэтому между собой его так и называли – дом Вишневского. Мы не были бы мальчишками, если бы не забрались во двор этого дома, с той стороны его мало кто видел. Он был с верандой во двор, оказался бывшей дачей купца Балашова, сменил ряд владельцев и еще перед революцией, по воле последнего – Михневича, стал пристанищем питерской богемы, творцов авангарда: писателей, художников. Кто-то здесь жил, порой бесплатно, кто-то работал. Здесь бывали Велимир Хлебников, Павел Филонов. Работы Филонова загадочны и трудны для прочтения, ждут адекватной аналитики. У меня образы его живописи всплывают каждый раз при чтении романов Андрея Платонова «Котлован», «Чевенгур», «Город Градов». Судьбы Филонова и Сутина оказались чем-то похожи. Почти ровесники, первый остался в «красной» России и, даже не получив положенной пенсии, пытался вплетать свой труд в энергетический вихрь «нового» мира, второй покинул Россию еще до революции. Умерли почти в одно время, почти одинаково – от голода. Да, так же, как и друг Филонова Хлебников – «Председатель Земного шара». В последний путь ушли совсем без проводов и почестей. Первого на Серафимовском оплакала лишь сестра, на похороны Сутина во Франции пришел один Пикассо. Нынче в этом доме, отстроенном заново после пожара новоделе, располагается музей петербургского авангарда. Как драматичны порой были судьбы его творцов!
Читать дальше