Борис Шагаев - О театре и не только

Между тем, Пюрбеев находился под прессом двух сил: внешних шовинистов и внутренних, доморощенных, карьеристов, стукачей, клеветников. Калмыцкие оппозиционеры писали доносы в Москву, Сталинград.

Анджур приходил домой уставшим, брал домбру или мандолину и, не ужиная, закрывался в комнате, наигрывая калмыцкие мелодии. Жена, Нимя Хараевна, бывала недовольна, стучала в дверь, а разгорячившись, выкрикивала: «Ты – враг народа!». А за стенкой жил стукач Озеркин, рядом – Минин, секретарь партийной организации города, тоже ставленник Ежова. В 1937-м Анджуру все это припомнили.

В 30-х годах моя мама короткое время работала у Пюрбеевых нянькой. Смотрела за тремя малышами. Её, 16-летнюю, устроил к ним прокурор города Хонхошев. В 2000 году она рассказывала сыну Пюрбеева, Льву Анджуровичу, некоторые эпизоды из той жизни. Про Анджура она говорила, что он часто кричал во сне: «Салькн, салькн аздлна! На ногах честному человеку не устоять». Приближался 1937-й.

Часть 2

…1934 год. В кабинете Сталина сидели его хозяин, первый секретарь Сталинградского обкома ВКП (б) Варейкис и Анджур Пюрбеев. Варейкис поддерживал предложение преобразовать Калмыкию в автономную республику. Сталин спросил, кто возглавит республику. Варейкис ответил: «Анджур Пюрбеев. Он знает народ, и опыт у него есть». Обращаясь к Пюрбееву, хозяин кабинета спросил у Анджура: «Вы согласны занять этот важный пост?». Тот не возражал. Сталин тогда не знал о связях Анджура Пюрбеева с Троцким, Уборевичем и другими противниками Сталина. Это позже Озеркин, Минин доложили об этом куда надо. А в тот год Пюрбеев, получив согласие самого Сталина, активно взялся за восстановление республики. Московские товарищи помогали ему материалами: лесом, кирпичом, металлом и т.п.

Когда в 1937-м начались повальные аресты, Пюрбеев поехал в Москву, но там его успокоили, усыпив, таким образом, бдительность. Анджур Пюрбеев встретился с Окой Городовиковым, тот обратился к Буденному, Буденный – к Ворошилову, который позвонил Сталину. Сталин ничего не ответил.

Пока Пюрбеев был в Москве, вышло постановление об аресте. Когда он приехал в Элисту, его арестовали. В рабочем кабинете Д. Пюрвеев, Н. Гаряев, Карпов искали на него компромат. Обыск продолжался с утра до обеда. Из НКВД в нем участвовал майор Саркисян. Забрали все документы, арестовали секретаршу.

Утром 17 октября ударом приклада выбили дверь квартиры Пюрбеева. Его заплаканную жену закрыли в комнате с детьми. В доме все перерыли, забрали все документы. На квартиру Пюрбеева пришли писатель Баатр Басангов и молодой поэт Давид Кугультинов. Басангов хотел забрать стихи, чтобы сохранить их, но капитан НКВД отказал ему в этом. Как позже стало известно, стихи эти, написанные на зая-пандитском, сожгли в наркомате. Кугультинов забрал калмыцкие сказки, которые потом тоже исчезли в недрах НКВД.

При обыске забрали три охотничьих ружья немецкой фирмы, которые подарил Пюрбееву маршал Уборевич, бельгийский браунинг. Охранники забрали ордена, дипломы, серебряные шахматы, удостоверения. Одежду Пюрбеева выбросили во двор. Жена и трое детей оказались на улице. Нимя Хараевна нашла прибежище на улице Чернышевского. Но в ноябре арестовали и ее, а в декабре троих детей Пюрбеевых отправили в детский дом, чтобы весной переправить в Новороссийский детдом, в Мысхако. Туда же увезли детей Лялиных, Клару Чапчаеву (дочь Араши Чапчаева от первой жены).

Допрашивали Нимя Хараевну и старшего сына Льва, у которых Озеркин и другие выпытывали, с кем общался Пюрбеев. У сына Пюрбеева спрашивали, не в честь ли Троцкого его назвали Львом. Целый месяц у Анджура Пюрбеева выбивали показания. Выпытывали его связи с Троцким, в полдень выводили в кандалах на улицу, и прохожие видели сильно изможденного, опухшего человека. Однажды он увидел старшего сына Льва и попросил охранников дать поговорить с ним, но те отказали и даже решили арестовать мальчишку. Но Анджур крикнул сыну: «Беги!». И тому удалось ускользнуть от конвоиров.

Целый месяц на допросах истязали арестованных Х. Сян-Бельгина, С. Каляева, К. Эрендженова. Они сидели в тесной, душной камере. Впоследствии рассказы Хасыра Сян-Бельгина, Санджи Каляева о том времени приводили меня в ужас. На допросах им давили руки дверью, закрывали в сейф на три-четыре дня. Каляеву мочили сапоги, а затем сушили и не разрешали снимать их. В камере стояла вонь от пота и мочи, что тоже было пыткой. Изможденных, морально убитых, но не сдавшихся, арестованных увезли в Сталинград, где снова пытали. В пытках участвовал и следователь-монгол по имени Намджил, который выпытывал у заключенных о тайных замыслах калмыков, связанных с панмонголизмом. Видимо, специально для этого и пригласили монгола.