Тамара Худякова - Мой адрес - Свердловск, дом отдыха «Шарташ»

Повара и няньки садиковые были все нам знакомы, ибо были местные и жили с нами по соседству. Заведующая Тамара Семёновна Хренова жила недалеко, в 120-й даче. Поварихой у нас служила очень заметная женщина, имени её не помню, а фамилия была Шпак. Шпачиха. Уверенная, отличная повариха. Мне казалось, что и от нападения волков она весь наш садик отобьёт, случись такое. Готовила она нам омлеты небывалой вышины, мясное суфле, нежное, как тот же омлет, молочный супчик с золотинками масла, ватрушки румяные, булочки-витушки с кисленьким внутри. Каждый обед давали компот. Мы бились за стакан с урюком, от него оставалась косточка и ей можно было играть потом весь тихий час, представляя её то барышней, то лодкой.

На кухне страху и внушительности поварихе придавали и её атрибуты, все эти половники, в котором уместился бы и младенец, баки, величиной с собачью будку, подписанные для верности. Буквы на них были огромные, красные, со стекающими каплями краски, как засохшая кровь. Мы внимательно их старались прочесть. Где они брали эту краску, почему именно кроваво-красную? И этот устоявшийся по всей стране шрифт?! Всю свою жизнь я читаю эти кастрюли и баки, стоящие во всех столовых, и они, слава богу, не заканчиваются и всегда отсылают в детство. Такая константа.

На Новый год приходил страшный и одновременно желанный Дед Мороз с такими густыми бровями и такими красными щеками, что Шпачиху узнать было совершенно невозможно. Трубным голосом, стуча посохом, гонял он нас вокруг ёлки в холодном, сильно проветренном зале. Ножки наши голенькие, и по случаю праздника только в носочках, становились синенькими в пятнышках от холода. Ледяными пальцами невозможно было прикоснуться к телу, чтоб поправить сползающее платье снежинки из накрахмаленной марли. На голове бумажный ободок с вырезанной из бумаги красивой слюдяной снежинкой. Нос холодный и красный. Самый мой любимый, самый долгожданный праздник! Я любила его из- за таинственных превращений садика в царство Деда Мороза! Всё в целлофановых сосульках, в углу таинственно мерцающая ледяная пещера, куклы в шубах из ваты и марли, горка, поблёскивающая слюдой и мелко битыми ёлочными игрушками, не удержавшимися на прошлогодней ёлке, с которой мчится тройка целлулоидных коней, запряжённых в саночки, где сидит знакомая кукла, наряженная Дедом Морозом. Наши старшие шили даже куклам зимние наряды. Пол посыпан весь «снежком» блестящим, с потолка «падает снег» – шарики ватки, на ниточку нанизанные. Красота до учащённого сердцебиения. В конце праздника – подарок. Целлофановый кулёчек, где всегда одна мандаринка, малюсенькая шоколадка, несколько самых красивых, всегда желанных шоколадных конфет, которые мы редко ели, потому что они были очень дорогими, россыпь ирисок и барбарисок. Фантики не выбрасывались, а копились, золотинки тоже. Это был детский пир!

Но страшное место всё же было. Туалет. Уборная, как говорила нянька. Это была громадная, как казалась малышам, дыра в полу подиума, ещё и покрашенном светло-коричневой глянцевой краской для скользкости. Из неё всегда веяло холодом и ужасом. Каждый из нас, придя в туалет, подкрадывался к ней со страхом туда провалиться, к тому же наша бравая повариха с удовольствием рассказала, что одна девочка уже упала туда и теперь там и живёт. Не смогли достать. Чтоб мы тут не очень-то!

Наш садик отапливался печами, топили их няньки, в сарае стояли всегда полные поленницы. Сладко пахло дымком, засыпали мы под потрескивание дров. На ночь читали книгу. Это всегда была длинная сказка или история с продолжением. Чиполлино, Незнайка, Гадкий утёнок, Снежная королева. Когда воспитательница дочитывала главу и говорила, что следующая завтра, отчаянию нашему не было предела, уж очень интересные книги нам читали! Читали и днём. Вечером няньки укладывали нас и, чтоб мы не бесились, сидели тут же и вязали на спицах какие-то носки, караулили. Проснувшись ночью, мы видели воспитателя или нянечку, спящую на соседней кровати. Наши шаровары, варежки на резинке, носки – всё висело и сушилось тут же, на верёвках перед печками, ибо приходили мы с прогулки все выкатанные в снегу. «Хоть выжимай!» – по словам поварихи.

Летом спали на верандах, под комариный ной, хоть открытые окна и парусили натянутой марлей. Наша веранда была открыта всем ветрам, сон дневной, по сути, был на открытом воздухе. Мы спали под лай собак, под петушиный крик. Воспитательница выводила нас недалеко за ограду, через калиточку в заднем заборе, в лес за земляникой и черникой. Место было низкое, сплошь в ёлочках хвоща, как в зелёном мареве, мы заглядывали в купавки, ожидая найти там Дюймовочку, про которую нам только что читали в зале, а мы сидели на ковре и слушали, выискивали и нюхали малюсенькие ландыши – майник, неожиданно сильно и приятно пахнувшие, с восторгом находили орхидею любку двулистную и смеялись названию. Марлевые сачки наши хлопали мимо бабочек и стрекоз. Возвращались с новыми пуговками комариных укусов, по первости яростно чесавшимися, но если ногтем надавить крестик на вершинке пупырышка или поплевать, то уже меньше, со свежими чернильными пятнами от ягод на сарафанах и шортах, с букетиками земляники для поварихи и нянек. Вечером часто устраивали теневой театр. Гасили свет, лампой освещён был только экран. За ним появлялись тени персонажей, они волновали детей своими страстями, волк всегда приходил не вовремя, говорил дерзко, незнакомым, страшным голосом, хотелось его прогнать. Потом, уже ночью, во сне мы сражались с ним, а нянька поправляла нам сбитые на пол одеяла.