Витторио Страда: Самокритический автопортрет

2 . Единственное, что ему очень мешало в жизни в период фашизма, самый смысл которого в ту пору ускользал от него, и чему он упорно сопротивлялся - были обязательные уроки физкультуры и участие в сборах и парадах. При этом он с симпатией вспоминает учителя по физкультуре: тот, хотя и неодобрительно смотрел на несоответствие Веэса атлетическим идеалам эпохи, тем не менее благодушно относился к его отлыниванию, примирившись с тем, что в нем модная в то время максима разложилась на две отдельные составляющие: здоровый дух был сам по себе и само по себе - здоровое тело. Конечно, здоровое тело , пусть и не атлетическое, Веэс поддерживал не без труда, особенно в тяжелые военные годы, когда обычное в то время недоедание привело его к туберкулезу легких. Что же касается здорового духа , то здесь Веэс интенсивно упражнялся, пристрастившись к чтению печатного слова в любой его форме. Нельзя сказать, чтобы он не участвовал в играх и даже потасовках, которые затевали его ровесники, но в свободное от игры время трудно было увидеть его без книги в руках. Благословенная пора начала жизни, когда тот, кто пристрастился к чтению еще всеяден и способен переварить классическую детскую литературу (тогдашнюю): от «Сердца» и «Пиноккио» до «Джамбурраски» 3 , и первые романы для юношества: от «Отверженных» до «Оливера Твиста» и «Тома Сойера».

Здесь приходит на память один забавный и показательный эпизод. Перед самым началом войны Веэса отправили в летний лагерь организации фашистской молодежи. Именно «отправили», потому что ехать по собственной воле ему бы и в голову не пришло. Подумала об этом его матушка, обеспокоенная тем, что ее сын оторван от культивировавшего тогда «здорового» образа жизни. Она была убеждена, что подобный опыт прямого контакта с природой вместо обычных каникул в маленькой гостиничке в каком-нибудь живописном месте у моря или в горах пойдет на пользу сыну. И вот Веэс отправился в веселой компании балилл под предводительством других юношей постарше в летний лагерь. Поначалу необычная обстановка, военизированная жизнь в палатках, еда в походной кухне и маршевые походы заинтересовали Веэса, но очень скоро он почувствовал себя вынутой из воды рыбой. Непереносимая тоска по своей комнате, книгам, друзьям завладела им, и очень скоро он уже не мог больше переносить парады и гимны. Примечательно, что Веэс не взбунтовался, а преспокойно ушел во время утренней линейки, отправился на станцию, где сел на первый миланский поезд. В поезде его задержали как безбилетника, к тому же несовершеннолетнего, и карабинеры препроводили его домой (ему пришлось сообщить свои анкетные данные) к перепуганной, но сразу все понявшей матери. Рассказывая об этом, он считает необходимым подчеркнуть, что не был в ту пору «антифашистом», пусть и безотчетно, потому что тогда и понятия не имел, что значит быть фашистом. Он просто подчинился импульсу, досаде, внутреннему неприятию, как впоследствии часто поступал в других ситуациях, совершая выбор, непонятный для других и ошибочно ими оцениваемый, но всегда отвечающий безошибочной внутренней логике.

Попутно Веэс вспоминает еще один случай из детства, менее значительный, но, тем не менее, на его взгляд, характерный. На одном из пустырей на окраине Милана, где тогда жила его семья (теперь этот район густо застроен домами), он играл с мальчишками. Игры были жесткие, как, например, драки за мальчишеское первенство. Первенствовал обычно один «пролетарий» - сын каменщика, рыжий и весь в веснушках. Однажды этот здоровяк, окруженный группой дружков, победив в очередной схватке, предложил еще кому-нибудь выйти и померяться силой. После небольшой паузы молчаливого ожидания, когда, казалось, что никто не примет вызова,

Веэс сделал шаг вперед и вышел в круг. Вокруг послышались смешки: таким заморышем он выглядел рядом со своим коренастым соперником. Веэс потом пытался понять: что же его толкнуло на этот шаг? Ни в коем случае не дерзость, которой в нем не было, и не самонадеянная претензия на победу, что было бы признаком легкомыслия, нет, это был безрассудный импульс, некий «долг», ему самому не до конца понятный. Всегдашний победитель посмотрел на Веэса с некоторым удивлением (вообще-то он оказался не таким уж свирепым и в дальнейшем вполне доброжелательно относился к Веэсу) и с ошибочной уверенностью, что в два счета расправится с таким слабым и неосмотрительным противником. Но победа стоила ему немалых усилий, потому что Веэс дрался с тем же безрассудством, с каким вышел в круг, пока не остался лежать на траве, в синяках и ссадинах, между тем как маленький Голиаф и его свита удалились с места этого нелепого поединка.

Читать дальше