Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

вали мне, что твое воскрешение — не чудо, а лишь

сумма медицинских фактов. Были и другие сны, от

которых я просыпалась в ужасе. Вот когда пришел бы

на помощь твой любимый некрореализм с его

залихватски-циничным гимном: “Наши трупы

пожирают разжиревшие жуки, после смерти наступает

жизнь что надо, мужики!” Только ничего смешного

в этих снах не было. Когда я наконец даже во сне нау-

чилась понимать, что ты мертв, что ты не вернешься, —

мне стало легче.

Моим наркотиком стала работа. Работала я много

и честно, на одном и том же месте, которое научилась

уважать и которому была верна. Вокруг все проклина-

334

ли офисный ад, а я не представляю себе, как выжила б, если бы жизнь не была втиснута в это жесткое расписа-

ние — с 9:30 до сколько не жалко. А мне было ничего

не жалко. Изо дня в день надо было рано вставать, идти в офис, засиживаться там до позднего вечера, что-

то писать, что-то редактировать, с кем-то говорить.

Я сделала блестящую карьеру — просто потому, что, спасаясь от боли, оглушила себя работой, отдала ей

себя с потрохами. Работа принесла мне уверенность, деньги, порядок и в конце концов привела в Париж, город, в который я каждый день заново влюбляюсь.

Я научилась не отдавать работе чувств, не дружить

с коллегами, брать на себя ответственность и быстро

принимать решения, хотя мне, рожденной под коле-

блющимся знаком Весов, это всегда давалось трудно.

Научилась увольнять людей и оставаться при этом

сухо-профессиональной, то есть быть жестокой.

И даже Сережу почти не замечала — настолько четкой

была граница между личной жизнью и работой.

Плакала я только во сне, когда видела тебя или

отца. Мучила себя то булимией, то анорексией, пытаясь

отвлечься от ноющей пустоты. Написала книгу про

свои отношения с ленинградской блокадой, надеясь

освободиться от некоторых своих демонов. Помогло —

но только отчасти. И даже дети — оправдание

и содержание моей жизни — не получили той любви

и теплоты, на какую имели право.

Я поехала в Питер через день после того, как

Леша сказал мне о твоей смерти, стоя ко мне спиной

со сковородкой в руках. На твою могилу на Смолен-

ском кладбище я приехала одна. Долго искала — это

был новый участок, вход с Малого проспекта. Деревян-

ный крест еще не заменили серым могильным камнем.

Могила была вся засыпана цветами. Окурки — стопоч-

ки — записочки. Шел мелкий питерский дождь.

Я оставалась там недолго. Для того чтобы чувствовать

тебя, мне не нужно быть на твоей могиле.

Родители приезжают к тебе на кладбище почти

каждую неделю. Даже сейчас, когда им трудно ходить

и трудно спускаться с четвертого этажа. Они там

с тобой разговаривают, им, наверное, кажется, что там

ты их лучше слышишь. Что ж, им так легче. Мне — нет, прости. Я бываю у тебя каждый раз, когда приезжаю

в Питер. Но делаю это больше для твоих родителей, чем для себя.

Они тяжело переживают, что всё меньше людей

звонят им в день твоего рождения и в день твоей смер-

ти. И уже совсем мало кто в эти дни добирается до

кладбища. Я понимаю, почему им так больно: мертвые

ведь живут в памяти людей. Но и это мне не важно.

Для меня — ты живой.

96.

336

10 декабря 2013

Иван, сегодня я видела тебя во сне. Это был сон, который впервые приснился мне еще в школе, а потом часто возвращался в разные моменты моей

жизни. Страшный сон — про розовую звезду, я тебе

его рассказывала — и несколько раз в ужасе просы-

палась рядом с тобой, а ты меня обнимал: “Опять

розовая звезда? Успокойся, Иванчик. Нервы —

не канаты”.

В детстве мне снилось, что я приезжаю на лембо-

ловскую дачу теплым летним вечером, схожу с плат-

формы прямо в сосновый лес. “И всё бы хорошо, да

что-то нехорошо” — как у любимого тобой Гайдара

в “Военной тайне”. Почему-то нет вокруг людей, сошедших со мной с поезда, а в воздухе разлито тре-

вожное молчание. Я иду дорогой, знакомой мне до

каждого куста, каждого забора, каждой колдобины.

Наконец вижу пожилого седого мужчину в сером

пиджаке. Спрашиваю у него: “Что случилось? Куда

все подевались?” Он смотрит удивленно: “Как, ты не

знаешь, девочка? Все попрятались по домам. Сегодня

ночью в небе должна появиться розовая звезда —

и у человека, который на нее взглянет, расплавится

мозг, он умрет страшной смертью. Беги домой,

спрячься, занавешивай окна, не смотри на небо”.