Николай Павленко - Петр III

Цель написания мемуаров бесспорна, но Екатерина не была бы Екатериной II, если бы встала на путь фальсификации событий — что достаточно наличия в ее «Записках» пары недостоверных фактов, как ее воспоминания утратят всякую силу и, следовательно, не выполнят возлагаемые на них надежды. Беру на себя смелость утверждать, что субъективность мемуаров императрицы выражена не в искажении фактов, а в их избирательности — Екатерина лишь в первый год знакомства с будущим супругом и в течение нескольких месяцев супружеской жизни сообщает положительные свойства натуры Петра Федоровича, а в течение остальных полутора десятилетий она не обнаружила ничего, что заслуживает благожелательной оценки, причем мемуаристка всегда ограничивается изложением фактов, уклоняясь при этом от их оценки, возлагая эту обязанность на читателей ее воспоминаний.

Еще более уязвимо отношение автора монографии «Петр III» к «Запискам» известного мемуариста второй половины XVIII — первой трети XIX в. А. Т. Болотова. А. С. Мыльников вместо того, чтобы доказать недостоверность сообщенных им фактов, предпринял попытку выяснить побудительные мотивы негативного отношения мемуариста к Петру III. А. Т. Болотов якобы резко отрицательно отзывался о Петре III с целью угодить фавориту Екатерины Григорию Орлову, с которым когда-то вместе служил в Кенигсберге.

В некоторых случаях автор приводит свидетельства мемуаристов, но не дает им оценок, характеризующих личность Петра III. Он, например, бесстрастно цитирует текст из «Записок» А. Т. Болотова, за сочинением которого прочно утвердилась репутация достоверного источника, об увлечении императора горячительными напитками, но держит читателя в неведении, был ли Петр III хроническим пьяницей.

А. С. Мыльников неоднократно извещает читателя о том, что Петр III был поклонником Фридриха II, но в его сочинении бесполезно искать оценки, во что это преклонение обошлось национальным интересам России. Более того, он даже предпринял попытку доказать правомерность возвращения Фридриху II территорий, завоеванных потом и кровью русских солдат и офицеров, — дескать, Россия не имела с Восточной Пруссией общих границ и включение в ее состав этой территории легло бы тяжким бременем на Россию. На секунду согласимся с этим своеобразным объяснением, но у России существовал еще один способ компенсировать финансовые и людские потери во время Семилетней войны: взысканием контрибуции.

А. С. Мыльников всерьез толкует о миротворческой миссии Петра III, выразившейся в выходе России из антипрусской коалиции заключением мира, а затем и союза с Пруссией. Автор при этом игнорирует мотивы внешнеполитических акций Петра III, очевидные для его современников: «миротворец» заключил мир и союз с Пруссией, с одной стороны, с целью угодить своему идолу, а с другой — чтобы двинуть освободившиеся войска против Дании для войны за возвращение Голштинии Шлезвига. Так называемый «миротворец» ликвидировал очаг войны в одном месте с целью зажечь пламя европейской войны за Шлезвиг.

Не лучшим образом обстоит дело и с его оценкой внутриполитических акций Петра III. Ошибка автора состоит в том, что он рассматривает законодательные акты, действительно имевшие позитивное значение и являвшиеся важнейшими вехами в истории России, как манифест о вольности дворянства, указ о секуляризации владений духовенства, как акции законотворчества Петра III, в то время как потребность в них возникла за несколько десятилетий и даже столетий до восшествия на престол Петра Федоровича. Они являлись не продуктами законотворчества Петра III, а объективной необходимостью, созревавшей в предшествующие десятилетия и столетия. Не случайно нормативные акты Петра III были обнародованы в первые три месяца его царствования, а в последовавшие за ними остальные три месяца не появилось ни одного нормативного акта — изложенные А. С. Мыльниковым статистические данные, якобы свидетельствующие об активном законотворчестве императора в конце его царствования, являются плодом недоразумения, неверной трактовки понятия «нормативный акт».

Не лишне напомнить, что Петром III было обнародовано не три, а четыре нормативных акта — А. С. Мыльников по непонятным причинам исключил из числа нормативных актов указ Петра III, запрещавший мануфактуристам-купцам покупать крестьян к мануфактурам.

Особое место среди нормативных актов царствования Петра III занимает манифест 21 февраля, получивший ошибочное название манифест об упразднении Тайной розыскных дел канцелярии, ошибочное, потому что функции карательного учреждения и его штат были переданы Сенату. Специфику этому Манифесту придает то обстоятельство, что его возникновению не предшествовало продолжительное время подготовки — похоже, идея ее организации возникла у императора или его окружения в первые месяцы его царствования. Подлинным новшеством манифеста являлось запрещение клича «Слово и дело» и исключение из перечня доносителей лиц, причастных к воровству, смертоубийству, ссылке и каторге. Манифест не отменил пыток во время следствия, но предоставлял обвиняемому возможность для добровольного раскаяния. Поэтому манифест 21 февраля правильнее было бы назвать манифестом о реорганизации Тайной канцелярии или манифестом о запрещении употреблять «Слово и дело».