Елена Будагашвили - Я – человек. Роман об эмиграции

– Надо же, какое совпадение, я тоже живу в Люблино, – обрадовался Борис и принялся объяснять, как туда нужно ехать на метро и на поезде.

Он проводил Лялю до самого дома, где она должна была жить, наклонился к самому ее уху и тихо сказал: «Я не прощаюсь. Мы еще увидимся. И не раз».

Лялька обустроилась в своей комнате, которую ей сдала тетя Нюра Иванова, выложила всё свое богатство – книги – на стол и, усталая, легла в постель. Вошла тетя Нюра пожелать своей молодой постоялице спокойной ночи.

– Да, вот еще что, милая. Если девушка впервые спит на новом месте, то надо сказать: «Сплю на новом месте – приснись, жених, невесте». И тогда ты увидишь во сне своего будущего мужа, – тетя Нюра хитро улыбнулась и вышла.

«Чушь какая-то», – подумала Лялька, но все-таки повторила слово в слово:

– Сплю на новом месте – приснись, жених, невесте.

Спала она по-детски крепко. И всю ночь ей снился Борис.

За самой чертой Москвы, на юго-востоке, расположился маленький поселок Люблино-дачное. Сплошь усеянный резными деревянными домиками, яблоневыми и вишневыми садами, цветочными клумбами – это был самый веселый и прекрасный поселок во всем Подмосковье. Железная дорога с железнодорожной станцией отделяли старую часть поселка с деревянными домами от более новых домов, построенных во времена Сталина и Хрущева. На фоне небольших деревянных построек старого Люблино кирпичный двухэтажный дом особенно выделялся. Это был дом, построенный братьями Гольдбергами собственными руками и рассчитанный на пять квартир. Тесных, с низкими потолками, но своих, отдельных квартир, где все были всё-таки вместе – Зелик с женой и тремя сыновьями, Борис с Лялей, сыном и дочерью, Шлёма с женой и тремя сыновьями, Рома с женой, дочерью и сыном и Циля с сыном.

В огороде у каждого было по грядке, где выращивали лук и петрушку, а Борис посадил вокруг дома вишневый сад, который наполнял воздух ароматом и служил приятной прохладой в летнюю жару.

Дети ходили в школу, а маленькая Ниночка – дочь Бориса и Ляли – в детский сад. Так уж получилось, что она родилась поздно, нежданно-негаданно. Узнав в тридцать шесть лет, что беременна, Ляля пришла в ужас. О каком ребенке можно говорить в таком возрасте? Но муж и сын уговорили ее оставить ребенка. И на свет появился маленький комочек радости, визга и крика – Ниночка.

Воспитывалась Ниночка в духе советского времени: любила смотреть патриотические фильмы и петь патриотические песни. Даже в детском саду, гуляя с подружками на улице, они напевали «Там вдали за рекой» и обливались горючими слезами, когда речь шла о гибели молодого бойца.

Однажды к Ляле приехала давнишняя – со времен детства – подруга, бывшая проездом в Москве. Женщины не виделись более двадцати лет. Они разговаривали, сидя за столом и не замечая, что на диване примостилась со своей куклой Ниночка. Тяжким, полным драматических событий было детство обеих. Воспоминания, которые не давали им спокойно спать и будоражили сердца, выплеснулись из их душ, и слезы залили им глаза. Эти воспоминания военного детства, подслушанные Ниночкой, произвели на нее такое глубокое впечатление, что она, боясь выдать свое присутствие, сидела молча, открыв рот, и только тихо вытирала глаза, полные слез.

С этого дня Ниночка потеряла покой. Ей снилось, как полчища фашистов надвигались на нее и ее маленький сказочный мир. Она металась по кровати и утром просыпалась в мокрой постели. Родители, не понимая, что с девочкой, ругали ее, что она, такая большая – шесть лет – писается в постель. Тогда Ниночка стала бояться не только фашистов, но и того, что она описается. И она, видя во сне приближающихся врагов, резко открывала глаза, проверяла, что кровать сухая, и бегом, топая босыми пятками, летела в спальню к родителям, ложилась между ними и только тогда, в тишине и тепле, крепко засыпала. И фашисты отступали. И писать не хотелось до самого утра. Ниночка привыкла спать с родителями и каждую ночь будила их, к ним ложась.

Проблема Ниночки была решена. Правда, мама и папа вставали разбитые и уставшие и шли в таком состоянии работать весь день.

Конец Ниночкиному «хулиганству» поставил ее восемнадцатилетний брат, Олег. В один прекрасный день он отвел Ниночку в сторону и тихо, чтобы не услышали родители, произнес: «Еще раз разбудишь родителей и залезешь к ним в постель – получишь в глаз. Короче, тебе утром будет страшнее, чем ночью. Понятно?» «Понятно», – без особенного энтузиазма кивнула Ниночка.