Виктор Улин - Москва – Санкт-Петербург

– Смотри, Леонид Алексеич, – сказал я, кося глазом, как кот, увидевший на полке сметану и прикидывающий, сможет ли туда допрыгнуть. – Какие у них ножки и все прочее наверняка тоже…

И замолчал, ожидая реакции своего старшего коллеги по цеху.

– Эх, Витя… – Лушников вздохнул с грустной улыбкой пожившего на свете мудреца. – Это же поэтессы! Они вместо того, чтобы трахаться, будут тебе всю ночь стихи читать!

* * *

У меня имелись рекомендации для вступления в СП.

Причем тот Союз писателей был не чета нынешним « союзам » и союзикам, российским и « интернациональным » – куда примут всякого, даже не владеющего грамотой, но готового платить членские взносы (с помощью которых благоденствуют хитрые организаторы, играя на тщеславии людей, жаждущих быть признанными « пИсателями » за несколько тысяч рублей в год). Члены СП имели эксклюзивное право на внедрение своих книг (приносящих гонорары в 7-8 тысяч рублей при средней зарплате 200 в месяц) в планы издательств, оплачиваемые « творческие командировки » для написания заказных произведений, выплаты из Литфонда СССР, писательские дачи и пр.

Одну рекомендацию мне дал упомянутый Роберт Паль, вторую – петербургский писатель Александр Скоков, третью мой семинарский руководитель из Литинститута Олег Смирнов.

(Хотя, если не ошибаюсь, достаточно было всего двух.)

Увы, вступить в СП СССР я не успел: обязательным условием была публикация двух собственных книг, а моя вторая книга « Конкурс красоты », намеченная на 1995 год, « слетела » из планов после того, как местный « Башкнигоиздат » стал Китапом со всеми вытекающими для русских авторов последствиями.

5

Вспомнив добрым словом русскую секцию Башкирского отделения СП СССР, не могу не сказать, что по-настоящему живая творческая жизнь кипела в другом месте.

В литературном объединении при местной молодежной газете « Ленинец », которым руководил другой хороший человек – поэт и прозаик, ныне покойный Рамиль Гарафович Хакимов.

Увы, в этой компании молодых (и не очень молодых) дарований я не ощущал себя своим.

* * *

Сам Хакимов был умным и талантливым, он видел творческую суть в любом пишущем человеке.

Именно ему принадлежит вступительное слово к рассказу « Место для года » (первому из всех опубликованных мною сочинений!). Он и настоял на публикации в « Вечорке » – убедил своего друга, главного редактора Явдата Бахтияровича Хусаинова отдать мне полполосы из ограниченного фонда, выделяемого ежемесячно на художественную литературу в злободневной газете текущего дня.

Рассказ с неплохой иллюстрацией художника Тамары Рыбченко получил хорошие отзывы, а на гонорар я купил своей тогдашней жене Н.Г.(У.) пальто (хотя честно говоря, рассчитывал на шубу…).

Но Рамиль Гарафович (годившийся мне почти в отцы) то ли к тому времени уже смертельно устал от многолетней работы с талантами по линии обкома ВЛКСМ, то ли последовал мудрому Мао Цзе-дуну, который вслед за еще более мудрым Конфуцием позволял на словах расцветать всем цветам.

И дела в литобъединении при « Хр***нинце » (коим я именовал ту газету) пустил на самотек.

Даже не просто пустил, а отдал их на откуп людям, к литературе отношения в общем не имевшим.

* * *

Тон там задавала некая поэтесса (именно поэтЕССА, не поэт!), чьего имени я не назову по принципу

De mortuis aut bene aut nihil

при непереносном смысле слова mortuis.

Недоучка, вылетевшая в свое время за безделье с первого курса филфака МГУ (!).

Прокуренная недевушка, аттестовавшаяся « местной Цветаевой » лишь за то, что – подобно одиозной поэтессе – пренебрегала формой ради одной ей понятной экспрессии текста.

(Хотя, возможно, она просто была неспособна отличить ямба от хорея несмотря на все усилия, что подмечал в ином человеке Александр Сергеич.)

* * *

Как всегда отступая от нити, скажу о поэзии в моем классическом понимании.

Стихи я и читал и слушал с невесть каких пор, одной из моих любимых была книга « Читая Пушкина ».

Еще не став поэтом, я уже знал главные стихотворные размеры: хорей и ямб, дактиль, амфибрахий и анапест.

Это знание наполнило меня внутренним ощущением силлаботоники, единственно органичной для русского стихосложения.

Потому писать стихи я сразу начал в идеальном соответствии с канонами формы.

Я до сих пор пишу их именно так; я никогда не считаю слогов, ощущая стихотворный размер внутренним слухом несостоявшегося музыканта.