А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Ленинград, 1953 г. М. И. Нейштадт в первом ряду шестой справа.

Использование пыльцевых диаграмм для палеогеографических и хронологических построений было пионерным и в те годы часто вызывало сомнения у коллег. М.И. своими публикациями убедил коллег-геоботаников в том, что значимые для формирования растительного покрова климатические колебания в послеледниковое время имели место.

Сам М. И. особо ценил опубликованную в конце 1930-х гг. в «Проблемах физической географии» статью «Роль торфяных отложений в восстановлении истории ландшафтов СССР», в которой он обобщил свои взгляды на проблемы палеогеографических реконструкций на основе изучения торфяных залежей. По-видимому, именно такой подход позволил М.И. исследовать самые древние слои голоценовых торфяников, получивших название «мшаровского горизонта» – по имени болотного массива в районе Плещеева озера. В будущей «всесоюзной хронологической схеме голоцена» этот горизонт соответствовал «древнему голоцену». На основе пыльцевых данных и подсчета слоев уникальной сапропелевой 40-меторовой толщи оз. Сомино он установил его возраст 10 000 лет, который подтвердился позднее датировками С 14. Да и в начале 1970-х гг., когда встал вопрос об использовании годичной слоистости сапропелей оз. Сомино для сопоставления радиоуглеродного возраста с абсолютными оценками, для первой половины голоцена подобных данных еще не было.

На Амуре. Какой широкий!

Статья о торфяных болотах Барабинской лесостепи, опубликованная в Трудах Центральной торфяной опытной станции, открыла цикл исследований по голоцену Западной Сибири, ответив на прямые вопросы о происхождении верховых болот на южном пределе их распространения, о положении границ березовой лесостепи и пр. Выяснилось, что изученные торфяники не являются реликтами ледникового времени, а сформировались в раннем голоцене. С этого же периода развивается и березовая лесостепь, сохраняя свою стабильность, что подтверждается преобладанием в пыльцевом спектре пыльцы березы. Этот вывод важен с позиции теории голоценовой динамики ландшафтной зональности. В оптимум голоцена северная граница леса сдвигалась на север по разным оценкам на 300-500 км, но при этом «колочная» лесостепь практически оставалась стабильной, что подтверждено и позднее реконструкциями А. А. Величко.

Можно подчеркнуть, что Западная Сибирь всю жизнь притягивала М.И. к себе. В этом крупнейшем в мире торфяном бассейне им открыты и описаны многие массивы болот, выявлены закономерности их развития. Здесь он впервые пришел к выводу о синхронности начала болотообразования в Азиатской и Европейской частях России, сделал первые радиуглеродные датировки для центральной части региона, описал торфяники с тремя горизонтами пней. Это существенно расширило представление о природе «пограничного горизонта».

В Западной Сибири М. И. сделал «глобальные оценки» роста болот, определил скорости болотообразования, показал его «агрессивный» характер в системе «лес-болото» во влажные климатические периоды.

По Амуру. На капитанском мостике.

Уже работая в Институте географии, он не прерывал связей с производственными организациями. Главным для М.И. здесь был доступ к огромному массиву первичных материалов, которые он систематизировал, обобщал и представлял на суд коллег в виде крупных монографий, сводок, атласов и справочников. Такими в свое время стали: «Торфяные запасы Азиатской части СССР», «Методы исследования торфяных болот», «Споро-пыльцевой метод в СССР».

Когда М. И. в книге «История лесов и палеогеография СССР в голоцене» (1957) провел синтез имеющихся палинологических данных для всей Северной Евразии, он выделил 15 типов региональных диаграмм, четко различающихся по составу и последовательности споро-пыльцевых спектров. Он же определил их как «модели развития растительности голоцена», отметив глобальный характер индицируемых спектрами климатогенных изменений. В современных поисках причин и моделей нынешних глобальных изменений в прошлом явственно прослеживаются методологические «нейштадтовские корни». Не его ли «типы региональных диаграмм» стали стимулом для будущих реконструкций климатических изменений, проводимых В. П. Гричуком, а затем и В. А. Климановым.