А. Дроздов - В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

В некоторых районах мы поднимались на ледник пешком с палатками и приборами, работали наверху неделю. Все это были совершенно новые работы, впервые показавшие, в каком режиме живут ледники Памира и как велико количество осадков в высокогорной зоне по сравнению с засушливыми пустынями, окружающими горный регион. До этого, как и после, таких работ здесь никто не проводил.

После Памира – снова родной Кавказ и ледники Эльбруса. Альберт разработал целую систему сбора данных, измерений, расчетов, которая приводила его к новым теоретическим построениям и открытиям. Везде на ледниках он старался оборудовать в толще снега и льда «холодную лабораторию» для подробного исследования образцов. На леднике Шокальского на Новой Земле это было достаточно свободное помещение, с электрическим освещением и большим числом приборов, многие из которых он придумал и смастерил сам. И даже на Памире, на высоте 5000 м, если мы поднимались на ледник всего на 5–6 дней, первым делом выкапывали в снегу глубокую пещеру для «лаборатории». Днем ходили в маршруты по леднику, а ночами работали с образцами, т. к. для измерений нужны условия наиболее низкой температуры. Сменяли друг друга – в пещере мог уместиться с приборами только один человек, так что спали по очереди. А на Эльбрусе приходилось каждый день рубить лед внутри такой «лаборатории», углубляясь все дальше в толщу ледника, т. к. солнце беспощадно разрушало вход в это драгоценное холодное убежище.

С Альбертом было легко работать в экспедициях – что называется «как за каменной стеной». Кабардинец, выросший в селе, в детстве которого была война, невзгоды и труд наравне со взрослыми, он умел все – навьючить лошадь, наладить переправу через горную реку, построить дом, вытащить человека из трещины, что, к сожалению, нам тоже приходилось…

А. Б. Бажев (справа) с табунщиком Муратом, Памир.

Он с юных лет умел обращаться с лошадьми. В одной из поездок на Памир наш лагерь расположился вблизи высокогорной летовки табунщиков. По вечерам на широком лугу они занимались укрощением молодых лошадей, приучая их впервые к уздечке и седлу. Оказалось, Альберт прекрасно владел этим искусством и даже проводил мастер-класс для неопытных юных табунщиков. А бывалые «мастера» не могли поверить, что в московской экспедиции умеют даже это!!! Их безмерное уважение к Альберту позволило им доверить нам своих лошадей, и мы отправлялись верхом в дальние маршруты.

Мы всегда замечали, как быстро Альберт становится для местных жителей «своим». Он умел найти подход к каждому человеку. Особенно приятно было видеть, как он общается с детьми. Где-нибудь глубоко в горах, если отряд останавливался вблизи таджикского аула или дагестанского села, его очень скоро окружали мальчишки. Они смотрели, как он занимается каким-нибудь интересным мужским делом – чинит подпругу для ишака, точит ножи или клепает ручку у кастрюли, и буквально лезли к нему на колени, получая в ответ добрые слова и разрешение поучаствовать в его работе.

Альберт всегда отличался доброжелательностью к людям. Эта очень интеллигентная черта была, я думаю, следствием настоящего кавказского воспитания. Уважение к старшим, выдержка, терпимость даже к недоброжелателям. Не раз молодые ученые, знакомясь с ним, уже имеющим большой авторитет в науке, удивлялись, как легко в разговоре исчезает чувство «неравенства», как быстро он вникает в суть вопросов и обязательно старается помочь.

Работы Альберта были широко известны и в нашей стране, и далеко за рубежом, но его научный авторитет был связан, конечно, и с личными качествами. Его приглашали для длительных работ в лаборатории Токио, Копенгагена, Стокгольма, где была прекрасная аналитическая база для исследования ледниковых кернов. Ему не мешали языковые барьеры для обмена опытом и идеями, везде появлялись новые научные связи и новые друзья-коллеги.

В Институте он часто занимал выборные должности. Много лет был председателем месткома, секретарем партийной организации – тогда это была структура, серьезно влияющая на работу и жизнь людей. К нему обращались за помощью, шли со своими проблемами, ему верили – и не ошибались.

Вообще стиль жизни в 1960–1990-е годы был более «человечным», было больше общения, сплоченности, и в полевых условиях, и в Институте. Мы помним, как весь коллектив Института в один день поднялся на помощь маленькому сыну Альберта, попавшему в беду, которому срочно была нужна донорская кровь для спасения жизни…