Владимир Псарев - Седое сердце мира. Сборник прозы

– Мы выспимся завтра, а это останется.

Она наконец засыпает прямо в кресле, и я, преодолевая боль в спине, поднимаю ее из максимально неудобного положения, чтобы переложить хотя бы на диван.

Не думаю, что я должен был быть этим состоянием доволен, но сейчас это видится иначе. Осталось только сонное:

– Где плед?

Иное эмоций не вызывает:

– Атланта? Это Красноярск, а не Атланта.

Я представлял, как за ее пышной грудью физически сокращалось сердце. На этом пути нет ничего сложнее, но это самое важное. Это помогает чувствовать, что ты – человек. Настя поспит три часа, приедет Алиса с завтраком из «МакАвто», и мы пройдемся по детству. Из мечети за окном будет раздаваться утренний азан. Туман над Енисеем. Удивлялись, что где-то в перерывах успевали учиться. И даже без долгов.

***

Той же осенью Лилии из театрального поставили страшный диагноз – злокачественная опухоль головного мозга. Точную формулировку запамятовал. Слабое сердце не позволяло проводить операцию. Я хорошо помню каждый сантиметр того дня. Очень оперативно выяснилось, что уже не выбраться, и стало страшно. Она приехала в этот город, чтобы остыть? Начались ежедневные сибирские корпоративы в больницах.

Именно с тех пор у меня окончательно закрепилась привычка передвигаться по городу преимущественно ночами, мало спать и постоянно пить кофе. И именно с тех пор моё лицо окончательно перестало соответствовать окружающей обстановке почти в любой ситуации. Теперь это моя неисправимая системная ошибка.

Тесно между детством и тестом на беременность. Можно воспринимать дословно, можно метафорично. Так я отвечаю всем, кто вообще никуда не торопится и не видит родных у себя под носом. А потом: «Дать бы нам хоть день с усопшими, мы бы успели всё, чего не успели за годы вместе».

– Мне что, забрать у тебя всех, чтобы ты смог ценить их? А, Малюта Скуратов?

По иронии судьбы, в эти же дни, когда я пытался как-то помочь Лилии, Лильен сообщила мне о том, что беременна. Вернее не сообщила, а начала снова прятаться. Но я не буду собой, если у человека не выясню, поэтому мне пришлось поймать ее. Снова. Только глядя мне в глаза, пока я держал ее за плечи, Лильен созналась.

Рождение ребенка никогда меня не пугало – я любил детей, и всегда хотел своих. Всегда хотел полноценную семью, которой у меня, как мне казалось, не было. Покупать игрушки, ставить новогоднюю елку, водить в первый класс – вот это вот всё. Но Лильен сломилась второй раз. Я ее чувствовал – это сложно принять, когда тебе всего двадцать лет. Мало того, что ты сам не успел стать взрослым, так еще и возможность реализовать профессиональные навыки буквально ускользает. А потенциал у Лильен виделся огромным.

Скажу только то, что со своей стороны я сделал для Лильен хоть и не всё, что мог, но намного больше, чем большинство мужчин. Материально я выложился полностью. Жильё, питание, одежда. Всё, что нужно в такой период. Как бы тому она ни сопротивлялась, я думал о ребенке. Ошибся в том, что думать нужно было о ней. Главное в семье – отношения родителей. Именно на них и строится поведение детей. И пусть до какого-либо поведения было далеко, но этому уже надо было начинать учиться.

В заключении брака Лильен мне благоразумно отказала. Мой внутренний мужчина оскорблен еще раз, но виду я не подаю. Теперь это моя отличительная черта, которую я начал формировать в процессе работы с женским коллективом – не показывать страха и обиды. Я словно сдавленная пружина.

Однако, нет. Тогда я всё-таки показал, что чувствую тревожное, но не Лильен. С Алисой и Настей мы уехали выступать на дне какого-то резко потерявшего смысл города. Не помню, куда все ушли со съёмных метров, но когда вернулись, я лежал на кафельном полу в гостиной. Просто лежал. Совершенно трезвый и безо всяких мыслей. Лежал принципиально для себя и никого не трогал. У меня не осталось сил разобраться в ситуации, и не осталось их, чтобы просто принять. Оказалось, для этого они нужны тоже. Иногда их нужно даже больше.

Картина со стороны совершенно странная, но дальнейшие действия по степени гениальности достойны легендариума Д.Р.Р. Толкина. Настя ложится рядом, не проронив вообще ни единого слова. Вот: упали и лежим. Этим она вынуждает меня встать и поднять ее. Спину охлаждать нельзя: ей детей рожать. Не моих детей, но чужих для меня не существует, и Настя это знала. Больше мы это никогда потом не обсуждали, но теперь я понял, как может выглядеть урок на всю жизнь.