Владимир Псарев - Седое сердце мира. Сборник прозы

Очнулся, когда щупали пульс. Затылком чувствую лед. Ну, хоть бы подложили что-то. У меня пульс нащупали. Бессвязно промычал – живой. Все живы. Очнувшись и убедившись, что цел, поинтересовался у врача, что с Настей:

– Всё хорошо, ссадины и небольшое сотрясение. Не беспокойтесь.

До утра внутри будет что-то дрожать. Буду вспоминать лучшее и благодарить судьбу за то, что не отняла возможность накопить еще больше моментов. Позвоню Лильен, чтобы справиться о ее самочувствии:

– Что с токсикозом? Боже, храни плаценту.

Тесно между детством и тестом на беременность. Можно воспринимать дословно, можно метафорично. Так я отвечаю всем, кто вообще никуда не торопится и не видит родных у себя под носом. А потом: «Дать бы нам хоть день с усопшими, мы бы успели всё, чего не успели за годы вместе».

Ему забрать у тебя всех, чтобы ты смог ценить их? А, Малюта Скуратов?

***

Кто-то в работе продюсера, особенно самодельного, которую я взвалил, ничего не понимая, видит только пикантность, шутит про постель, деньги и про то, как Настя стояла передо мной и просила помочь с платьем: «Ну не сидит вообще».

Я опускаю плечо, беру полностью ее левую грудь и вправляю в платье ровно так, как должно выглядеть. У наблюдателей стекают слюни, словно в желудке растворяются транквилизаторы. Всё остальное опускается. Разумно, как для недальновидных. Им сложно будет понять, почему мы не стали такими, как все. А нужно ли?

Мы – клан маргиналов без устава и с пропиской от Петербурга до Сахалина, где Настя – мой лучший нарисованный роман. Я взял ее наивной семнадцатилетней девочкой, и с тех пор сменилась не одна эпоха, как при Елизавете Второй. Настя вошла гадким утенком в мою реку странных фантасмагорий, что глубже родного Енисея, и вышла черной лебедью. Кому-то кажется, я создал монстра. Если так, то горжусь вдвойне. Браво, Настя Озборн.

Если дали и силу, и талант, то назад попросят вдвойне, ведь талант без силы – ничто, и наоборот. Так Настя сказала. Если это верно, то второй талант, который я должен вернуть – сама Настя.

Первой сломалась Юля. После серии конфликтов с родителями и молодым человеком заперлась в квартире и ушла. Ей внушили, что она убогая, и та поверила. Ушла, даже не закрывая входную дверь. Юля заблудилась в собственной душе, как в лабиринте Фавна, и только поэтому не превратилась в посредственность. Но, не превратившись, жить порою катастрофически тяжело. И теперь мы с Настей завороженно смотрели, как кровь свернулась по краям остывшей в ванной воды.

Никто не смог ничем помочь. Кто-то не захотел. Мир людей, готовых подраться даже на чужих похоронах, покрывая собственное самолюбие. Мне же ближе Андрей Рублёв, но я не оценил серьезность ситуации. Мы – внуки Византии с руками жестоких и лицами серьёзными. Это окончательно запустило болезненный процесс обучения важному: обращать внимание на тех, кому плохо. В этом всегда будет больше Бога, чем в самой Библии.

Лильен держалась молча – она биолог. Настя выла – она певица. Алиса материлась – она филолог (мечтала им быть). Я технично создавал видимость неотвратимости божьего промысла. Если я дам слабину, то хватит ли нас надолго? Но я тоже всего лишь человек, имеющий определенный ресурс и нуждающийся в одобрении действий. Сколько я могу постоянно отрицать своё право на срыв?

Оказалось, то был первый акт пьесы. В этом же феврале от опухоли умирает Лилия из театрального. Хоронили ее в Абакане. Процессия неуклюже пробиралась между неровными рядами могил старого кладбища. Снег падал необычайно крупными хлопьями. Я слизывал их с губ, концентрируясь на легком холодке на кончике языка…

…Я единственный поцеловал Лилию в лоб – это последняя возможность. На этом моменте её мать зарыдала ещё сильнее и отвернулась. Привкус воска как символ образца и ценности самой жизни:

– Закапывайте.

В такие дни всё становится каким-то более важным, и на следующее утро просыпаешься уже не ты. А может, я сам давно где-то умер, и в сентябре мне приносят к граниту мои любимые астры и оставляют на краешке прикуренную сигарету?

Таблетки алпразолама растворялись в стакане с виски, дрожащем в руках у Маши. Нужно эту боль компенсировать. Компенсировать – она постоянно это делает. Приступ рвоты, вызов скорой. Я вношу предложение по очереди всем дежурить у нее дома, но оказываюсь единственным, кто будет делать это регулярно. Настя окажет моральную поддержку.