Владимир Псарев - Седое сердце мира. Сборник прозы

Уже в Сургуте я показывал всем друзьям фотографии новой знакомой и гордился тем фактом, что она всем понравилась. На какое-то время я успел забыть о Насте из Красноярска. Мимолетное знакомство могло им и остаться, но роль, предначертанную человеку в твоей жизни, ему не миновать. Она сама о себе напоминала, и о ней напоминали рекомендационные алгоритмы социальных сетей. В январе, оказавшись по работе в Кемерово, а работал я тогда обычным экспедитором на половину ставки, я занял еще немного денег (да-да) и специально уехал в Красноярск. И Настя, и Лильен вызывали у меня не столько мужской интерес, сколько общечеловеческий. Странно признаваться: парень в самом расцвете юношеских лет хочет женщину исследовать, а не ласкать. Здесь кроется первая поломка, сыгравшая в итоге для всех положительную роль.

При личном контакте Настя оказалась еще более прекрасным собеседником. Она – хамелеон, быстро подстраивающийся под общий тон беседы. Подобное психологическое явление – защитная реакция индивида, которого не принимали в детстве собственные родители.

Настя невысокого роста. 160 сантиметров или около того. У нее кудрявые волосы, которые она периодически искуственно вьет еще сильнее. В те года, так мило, ее бедра еще не обрели нынешнюю женственность, но было понятно, что ей предначертана крайне фактурная фигура.

Отец Насти относительно рано покинул мать. Точных деталей я не выяснил до сих пор. Да и привык я слышать все стороны конфликта, прежде чем комментировать, а с отцом мы так и не познакомились. Потому мне темно говорить об этом. В детстве мать ругала Настю за крошки. Настя старательно собирала их детской ладошкой со скатерти. Мама намазывала малиновое варенье на хлеб с маслом. Настя росла. Пришла первая овуляция. Мама продолжала намазывать ягоды. Вечна лишь первая любовь, а держать мальчика за руку оказалось неуместным. Но любовь закручивает подол, и без нее свет теряет краски. Он больше не ложится красиво на кухонный стол, с которого Настя сметала хлеб. Сейчас Настя выросла и теперь ей самой впору стать матерью, но она плохо понимает эту жизнь. У воспитания советское лицо.

– А еще у меня старшая сестра есть, так та вообще смешная. Мы издеваемся над ней, – Настя заявила это таким тоном, что за сестру – Лизу – даже не стало ни капли обидно.

В ее иронии не было колкостей, в надежде не было зависти. Нечто доброе и наивное стало сквозным обертоном диалога. Все ее записи в интернете обрели новые краски. Очевидно, что Настя действительно во всё верила и любила жить:

– Я на этом свете первый раз, поэтому не обижайся, – будет повторять она еще много раз.

Зима входила в полную силу. Заснеженные трассы меня больше не утомляли. Они теперь казались занятным приключением – частью пути к интересным собеседникам. В Новосибирске можно сходить в кино с Лильен, в Красноярске попить кофе с Настей. И, если последняя очень быстро вводила меня в курс своей жизни, успев познакомить почти со всеми своими друзьями по музыкальному училищу, то первая не спешила меня знакомить даже с собой.

Лильен много разговаривала. Очень много. Но часто ее ответы шли «около», то есть оставляли пространство для игры воображения. Иной мужчина давно бы устал пытаться вытянуть чувства из странного субъекта противоположного пола, и обратил свой взор на человека, полностью открытого, но я отнесся к этому как к сбору, надо признаться, очень красивого пазла.

Временами Лильен пропадала. Нет, не физически: замыкало нейронные связи, и общение становилось очень формализованным. Общению иногда, как это часто бывает, мешала ее феноменальная трудоспособность. Такая, когда человек ни на чем не может сфокусироваться, кроме как на саморазвитии и построении полезных для достижения профессиональных целей связей.

В марте мне пришлось провести целую спецоперацию, чтобы неожиданно поздравить Лильен с Днем Рождения. Я бегал пешком по всему Академгородку и на последние деньги частями собирал всё, что хочу подарить, а потом, обвешанный кучей этих прелестей, дежурил чуть ли не на самом видном месте в университете. Конечно, я ее напугал: сначала стоял в неловком положении сам, а затем приговорил к нему и девушку. Но спустя время Лильен признается, что именно в тот момент осознала, что случайный знакомый в ее жизни всерьез и надолго.

С того дня, как издалека сейчас видится, я и начал собирать то, что позже назову «татарским каганатом». Лильен – татарка сибирская, иначе тюменская, а Настя – уральской семьи, иначе челябинской. Той же весной Настя познакомила меня с самыми главными, по ее собственным словам, студентками своего дирижерского отделения.