Валерий Левшенко - Приключения парня из белорусской деревни, который стал ученым

Году в 1949-м появился мой старший брат Боря, живший до этого в деревне Березки. Зимой он спал в этом же домике на деревянном диванчике, а летом на чердаке. В сентябре 1950 года родился младший брат Михаил. Как мы все умещались в этом крохотном домишке, до сих пор для меня загадка.

Осенью 1953 года старший брат, окончивший Хотимскую среднюю школу с золотой медалью, поступил на механико-математический факультет МГУ и уехал учиться в Москву, а я пошел в первый класс той же школы. В этом же году отец начал строить свой дом, в который мы въехали в 1957 году. Тогда же родилась моя сестра Татьяна.

Я помню, как в дедушкин еще дом приходил из Березок Демид Федотович Юденков. Это был высокий крепкий мужчина, и зимой и летом носивший брезентовый плащ, отсидевший 10 лет в ГУЛАГЕ и реабилитированный только в 1992 году, видимо, когда его уже не было в живых. Всюду он передвигался пешком. Например, он говорил: «Чего-то давно я не был в Красноярске» и шел пешком из Белоруссии в Сибирь, не имея с собой ничего, кроме плаща и палки. Ночевал он в деревнях, где народ был попроще, заодно и ужинал со всеми, и этого ему было достаточно. После войны это было возможно. В 20-х годах прошлого столетия, до посадки, он работал учителем в Березках, интересовался историей и издал книгу об истории нашей семьи. В 60-е годы мой старший брат попытался найти эту книгу в Ленинской библиотеке. По его словам, в каталоге она была, но на месте ее не оказалось. Сотрудники библиотеки сказали ему, что найти ее сейчас невозможно, следует подождать глобальной инвентаризации, а когда она будет, неизвестно.

Из рассказов Демида Федотовича я запомнил, что члены нашей семьи раньше имели фамилию Трубецкие. После восстания декабристов в 1825 году, скорее всего, родственники того самого князя Трубецкого были сосланы на край империи, в Смоленскую губернию, и лишены всех званий и фамилии. Через 2–3 поколения они забыли свои корни и стали крестьянами.

Отец рассказывал, что мой дед взял фамилию Левшенко, переделав уличную кличку «левша». Это здорово помогло ему в революцию, и возвращаться к прежней фамилии он не собирался. Отец мой, Тифон Степанович, с малолетства был взят в находившееся неподалеку имение Бонч-Бруевича, друга Ленина, где, по его словам, он учился на управляющего имением. Революция 1917 года все изменила, и мой малолетний папаша каким-то образом добрался до Москвы, пришел в Кремль, где, как он говорил, почти не было охраны, и проник в кабинет Бонч-Бруевича, который тут же отправил его в чекистский детский дом в Стрельбищенском переулке. В 20-е годы прошлого столетия в Москве была безработица, но воспитанники детских домов считались пролетариями высшей пробы, и им работа предоставлялась в первую очередь. После детского дома отец получил должность в 1-й Образцовой типографии, что на Павелецкой. Там он сшивал отрывные календари. Первой же зарплаты ему хватило, чтобы купить костюм, заплатить за еду и угол, который он снимал. Не усидев на одном месте, в начале 30-х годов он уехал в Сибирь, чтобы помогать организовывать колхозы.

По его рассказам, до возникновения колхозов сибиряки жили неплохо. Когда же колхозы были образованы, у них под лозунгом обобществления «под метелку» изъяли все зерно, которое свезли к железной дороге и огромными кучами свалили под открытым небом вдоль путей. За зиму зерно сгнило, и у них впервые в истории начался голод, впрочем, как и по всей стране.

Не знаю, где и когда отец выучился на агронома, но специалистом он был хорошим. Не раз он арестовывался органами НКВД по доносам, да, видимо, и по разнарядке. Но всякий раз его выручали детдомовское прошлое, фамилия, которую, как он им сообщал, он получил в детдоме, ну и, конечно, то, как это ни странно, что он не был членом ВКП (б), то есть ценность его для органов была близка к нулевой, а проблемы быть могли.

Итак, в 1957 году мы уже жили в новом доме, а в 1961 году Хотимск был электрифицирован, и у нас дома появилось электричество. До этого даже в школе мы учились при свете керосиновой лампы, которая стояла на учительском столе. Школа работала в три смены (третья смена начиналась в 19 часов и именовалась школой рабочей молодежи), и не было класса дневной школы, где бы ни теснилось меньше сорока учеников. Школа побольше была сдана в эксплуатацию в 1962 году.

Мой младший брат Михаил после школы поступил на биолого-почвенный факультет МГУ, окончив который стал работать во Всесоюзном научно-исследовательском институте консервной промышленности. В начале своей деятельности он занимался питанием космонавтов и рассказывал, что требования к их пище были очень жесткими, например, из тонны отборных яблок к отправке на орбиту признавался годным хорошо если килограмм. Как сейчас обстоит дело с пищей для космонавтов, не знаю, так как младший брат в этом же институте теперь решает другие вопросы. Он уже дедушка, поскольку у его сына Игоря родился внук, и живут они все в городе Видное под Москвой.