Татьяна Мюллер-Кочеткова - Стендаль. Встречи с прошлым и настоящим

На чем основывается Пушкин в своем утверждении о французской литературе – «первый гений там […]»? Ни Виктор Гюго, ни тем более Альфред де Мюссе, который еще был подростком, не давали тогда основания для такого суждения. Ламартин, уже известный в это время поэт-романтик, тоже не был способен увлечь «французские головы бог ведает куда».

На мой взгляд, слова Пушкина вызваны публикацией французской печати, с которой связана и последующая мысль поэта о романтизме.

В марте месяце 1825 года в Париже вышла в свет вторая часть сочинения Стендаля «Расин и Шекспир». 7 апреля того же года в газете «le Globe» была напечатана статья, превозносящая этот памфлет. Мысли, высказанные в нем и изложенные в статье французской газеты, звучали поистине революционно.

Стендаль выступает в этом сочинении не только против неоклассицистов, которые рядят своих персонажей в «фальшивые» одежды и заставляют их произносить «фальшивые» тирады. Он обличает также реакционных романтиков, защищающих религию и королей, в частности, Шатобриана. Стендаль отвергает такие произведения, как роман Виктора Гюго «Ган-Исландец», написанный в духе «готических» романов, насыщенных тайнами и ужасами. Романтизмом, по мнению Стендаля, не является также «фальшивая чувствительность, претенциозное изящество, вымученный пафос» поэтов, разрабатывающих «мечтательный жанр»… Стендаль высмеивает «все унылое и глупое, вроде обольщения Элоа сатаной» (в одной из ранних поэм Альфреда де Виньи), которое многие считают романтическим, веря на слово поэтам из «Общества благонамеренной литературы»…

Воспринимая романтизм как искусство, отвечающее запросам современных читателей, «детей Революции», Стендаль развивает свои взгляды на театр, на «романтическую трагедию». Он предлагает перенять у Шекспира «способ изображения», искусство создания характеров. Стендаль ориентирует свободную от «нелепых правил» (единства времени и единства места) романтическую трагедию на большие сюжеты из национальной истории. Он требует богатство мыслей и чувств, естественный, простой язык, обогащенный народными выражениями, «точное, единственное, необходимое, неизбежное слово»… [56]

Не трудно убедиться в том, что памфлет Стендаля проникнут политической страстью, обращенной против всего отжившего свой век, реакционного; что этот памфлет провозглашает романтизм, по сути дела являющийся предвестником реализма. Не случайно сам Стендаль стал впоследствии основоположником критического реализма во Франции.

Еще до выхода в свет второй части памфлета «Расин и Шекспир» Проспер Мериме читал это сочинение и сообщил автору свои впечатления: «Я дважды прочитал Ваш прелестный маленький памфлет. Вы блестяще изложили суть дела, и я надеюсь, что впредь никто уже не назовет романтиками гг. Гюго, Ансело и их присных» [57].

Пушкин, несомненно, ознакомился с идеями Стендаля, если не по самой брошюре «Расин и Шекспир», то по их изложению в статье газеты «le Globe» [58].

Высоко оценивая это сочинение, автор статьи приводит основные высказывания Стендаля о романтизме и романтической трагедии. Он отмечает новаторство писателя, занимающего авангардные позиции, «всегда готового к бою» против устарелых взглядов, за искусство, отвечающее современной эпохе. В этой связи в статье упомянуты также книги Стендаля «История живописи в Италии» и «Жизнь Россини». Как и памфлет «Расин и Шекспир», статья французской газеты отличается полемическим задором; она также направлена против эпигонов классицизма, умение которых состоит в следовании правилам, а не в сотворении красоты.

Именно тем, что Пушкину были известны эти материалы, можно объяснить слова поэта в письме к Вяземскому, процитированные выше. Именно Стендаль был способен увлечь литераторов «бог ведает куда». Вместе с тем это объясняет и близость некоторых высказываний Пушкина к мыслям французского писателя. Стендаль стимулировал творческую мысль многих писателей, в том числе и такого великого художника, как Л. Н. Толстой (мы еще вернемся к этому вопросу). По-видимому, Пушкин не был исключением.

Мы могли убедиться в том, что Пушкин познакомился со Стендалем задолго до появления романа «Красное и черное». Однако тема «Пушкин и Стендаль» привлекала внимание главным образом в связи с этим романом. Известны высказывания поэта об этом произведении, которое он прочел в 1831 году, через несколько месяцев после выхода в свет «Красного и черного». Первый том романа вызвал у Пушкина чувство восторга, второй том – некоторые оговорки, но в целом «Красное и черное» воспринято им как «хороший роман» [59].