Евгений Войскунский: Полвека любви

10 сентября я записал в дневнике:

Прекрасный голубой день бабьего лета. Солнечно. А душа у меня болит, болит. Бедный мой малыш. Такое трудное, варварское лечение. Выжигают клетки… Как я жду конца облучения. Как я тревожусь… Проклятый год. Проклятое лето… Да что это делается в безумном, безумном мире? Чернобыльская катастрофа. Землетрясение в Молдавии. 31 августа — жуткая морская катастрофа: ночью туристский пароход «Адмирал Нахимов» столкнулся с сухогрузом «Петром Васёвым», получил огромную пробоину и в 10 минут затонул. Погибло из 1200 пассажиров и членов команды 400 человек!.. Ощущение, что приближается конец света…

Каждую пятницу вечером я привозил Лиду домой. На уикэнд. 28 сентября, в воскресенье, мы отметили 42-ю годовщину нашей женитьбы. Я записал в дневнике: «42 года назад, в Махачкале… Целая жизнь позади… Но любовь сильна по-прежнему… Великое благо, главная ценность нашей жизни…»

В тот день Лида спросила: «За что ты меня так любишь?» — «Я душу твою люблю», — ответил я.

29 октября Лиду оперировал (в том же Радиологическом институте) хирург Чхиквадзе. Я томился в холле. Выйдя из операционной, Чхиквадзе увидел меня и сказал: «Сделали. Через пятнадцать минут увезут в реанимацию». — «Как ее состояние?» — «Как обычно после операции. Спит. — И добавил: — Процесс большой. Узелочки, оставшиеся после лечения, я вычистил». Ну, слава Богу…

Уже на следующий день Лиду перевели из реанимации в палату. Я помчался к ней… В дневнике потом записал:

Я нашел мою любимую улыбающейся и как будто спокойной. Болей особых нет. Конечно, ей делают обезболивающие уколы. Температура 37,2 — обычная послеоперационная… На трубке из-под мышки — пластмассовый сосуд для оттока лимфы. Слабенькая, конечно… С болью и нежностью смотрю на мою любимую. Горло перехвачено. Не могу говорить. Крепко держу ее руку, ощущаю ответное пожатие…

Не стану описывать послеоперационные волнения. Спустя месяц Лиду снова перевели в химиотерапию, к Возному, начали двухнедельный курс химии.

А 5 декабря позвонила из Горького Полина, жена моего двоюродного брата: вчера умер Доля. Похороны в понедельник 8-го.

Год Тигра нанес последний удар…

Доля очень болел в последние годы. Перенес инфаркт в 82-м, а в 84-м — операцию по удалению аденомы. Недавно обнаружили опухоль, Доля задыхался, опять его положили в больницу. Он умер на руках у Полины.

Вечером 7 декабря я выехал в Горький скорым поездом «Нижегородец». Ранним утром вошел в их квартиру на Трудовой улице. И вот — плачущая, но деловитая Полина, плачущий одряхлевший (94 года!) дядя Яша, переживший сына, и еще тут был Долин сын Саша, офицер, прилетевший из Минвод, где проводил свой отпуск. Пришла машина, мы поехали в оперный театр, в котором Доля много лет был дирижером.

В холодном фойе стоял на возвышении гроб. Негромко играл оркестр, и мне чудилось, что Доля слушает взыскательным ухом, не фальшивит ли, — но оркестр играл безупречно… и маэстро умолк навсегда…

Его последней постановкой был «Директор театра» Моцарта.

На Ольгинском кладбище Долю похоронили. Я окоченел на ледяном ветру. Согревался водкой на поминках. В тот же день вечером уехал в Москву.

Мои дневниковые записи тех лет переполнены тревогой и словами любви.

Полгода Лида провела в больнице. Наконец в середине декабря ее отпустили, и 21-го мы приехали в Дом творчества Переделкино — в наше зимнее убежище. «Отдышаться надо моей любимой, — записал я в дневнике. — И мне надо отдышаться».

Новый 1987 год встретили в нашей комнате вместе с Арсением Александровичем и Татьяной Алексеевной Тарковскими и Вадимом и Люсей Ковскими. Выпили за то, чтобы наступивший год Красного Зайца был к нам милосердным. Было довольно весело. Только Арсений плох: угрюм, молчалив, заторможен. Татьяна еще не сказала ему, что неделю назад умер в Париже Андрей…

В том январе, в Переделкине, время качнулось от отчаяния к надежде. Конечно, я возил Лиду в клинику на перевязки и анализы, и предстояли еще курсы химии. Но мы надеялись, что самое страшное позади.

Как и прежде, мне в Переделкине хорошо работалось. 13 января я дописал эпилог, и вот новый роман — «Мир тесен» — был закончен.

Забегая вперед, скажу, что в начале марта я отдал его в издательство «Советский писатель» и вскоре узнал, что роман послали на рецензирование Олегу Волкову. Я приуныл: о нем говорили как о человеке суровом, недобром. Но в конце апреля узнал, что Волков отозвался о романе вполне одобрительно. Вторую рецензию, тоже положительную, написал Чингиз Гусейнов. И началось, как обычно в этом издательстве (да и в других тоже), долгое ожидание. В октябре мой роман включили в резерв 1989 года. «Мы хотим издать ваш роман к 45-летию Победы», — сказал мне зав. отделом прозы Тихоненко. «Но ведь это 90-й год, — сказал я. — А предполагалось, что выйдет в 89-м». — «Какая разница — в конце 89-го или в начале 90-го? — сказал он. — У нас хорошее отношение к вашему роману. Прошу вас согласиться». Что мне оставалось делать? Выбора, как всегда, не было. В декабре 1987-го со мной заключили договор. «Мир тесен» вышел стотысячным тиражом летом 1990-го.