Ольга Елисеева - Дашкова

Сколько бы миссис Брэдфорд ни обещала, что деньги от публикации пойдут в помощь русским раненым, Семен Романович возражал, что опротестует книгу, «которая повредит той, кого вы думаете восславить». Старик настолько разволновался, что утратил хваленую британскую вежливость: «И все это предано будет печати с рукописи, воспроизводящей по памяти (можно представить себе с какой верностью и точностью) другую сожженную рукопись!»

Позиция Воронцова-отца легко объяснима беспокойством за карьеру сына – Михаила Семеновича. В тот момент генерал-майора, героя войны 1812 г. и Заграничного похода русской армии, будущего командира оккупационного корпуса во Франции. Дома цензуре вменялось в обязанность следить, чтобы «в публикуемые воспоминания не вкрадывалось ничего, могущего ослабить чувства преданности… высочайшей власти». Многие рукописные копии мемуаров были изъяты у их владельцев, поскольку подрывали «верность и добровольное повиновение».

Ведь и Герцен предпринимал свое издание вовсе не с целью возвеличить Дашкову. Его задача на протяжении всех лет существования Вольной типографии состояла в том, чтобы предоставить русским читателям тексты, открывающие завесу над тайнами императорской фамилии. Иными словами «ослабить чувство преданности».

Названная причина политического свойства. Но имелась и более человеческая. Для членов августейшей семьи эти воспоминания касались не только истории страны, но и, в первую очередь, истории их рода. Как бы вы отнеслись к тому, что ваши семейные тайны преданы гласности? Так же, как члены Бранденбургского дома после выхода в свет мемуаров герцогини Байрейтской – с возмущением.

И для Александра I, и для его венценосного брата, Екатерина Великая была бабушкой, Петр III дедом, а Павел I – отцом, ночь гибели которого Николай I, например, хорошо помнил. Подданным сказали, что «батюшка умер апоплексическим ударом», но каждый год 11 марта августейшая семья тайно выстаивала молебен по убитому.

Спор за историю всегда заканчивается в пользу народа. Но временная пауза неизбежна, пока кипят страсти и живы свидетели. Семен Романович был прав, когда писал: «Дети самых почтенных семейств, видя оклеветанными отцов своих и будучи поставлены в необходимость опровергать ничем не вызванные нападки, не пощадят, конечно, той, которая выдается за сочинительницу этих записок».

Только после смерти Воронцова-старшего Марте удалось в 1840 г. осуществить английское издание. Через 17 лет «Записки» были напечатаны по-немецки в Гамбурге. С этой публикацией работал Герцен. В 1858 г. он написал и опубликовал в «Полярной Звезде» большой очерк «Княгиня Екатерина Романовна Дашкова», а через год в Лондоне издал и сами мемуары. Тогда же они появились в Париже.

Отечественный читатель знакомился с отрывками мемуаров, опубликованными в 1842 г. в журнале «Москвитянин», в 1845 г. – «Современник» и 1873 г. – «Русская старина». Рукопись, некогда оставшаяся у Дашковой, была издана в 1881 г. в XXI книге «Архива князя Воронцова». Но задолго до этих официальных публикаций текст княгини ходил в списках, количество которых теперь трудно подсчитать. Своя копия имелась у Нелединского-Мелецкого, который предоставил ее для копирования П.А. Вяземскому. С этим списком был знаком Н.М. Карамзин, И.И. Дмитриев, А.С. Пушкин. Другой восходит к кругу А.Ф. Малиновского, женившегося на племяннице Дашковой А.П. Исленьевой. Читали текст М.П. Погодин, С.Н. Глинка, Д.Н. Бантыш-Каменский. Словом, заинтересованные лица находили источник и даже помещали его пересказ в печатные статьи, разумеется, без ссылки. На фоне общего невежества в отношении прошедшего века он доминировал. К нему обращались и им проясняли белые пятна недавней истории.

Семен Романович ошибался, полагая, что неточности текста «бросаются в глаза всем и каждому» – время работало против него. В живых оставалось все меньше людей, непосредственно знакомых с екатерининской эпохой. И появлялось все больше читателей, способных верить легко, без вопросов. Уже герценовская статья – плод восторженного неведения.

Однако процесс накопления информации не остановим. В настоящий момент ученые знают об эпохе нашей героини намного больше, чем в середине XIX в. Диктуя мемуары, Дашкова не могла и представить, что когда-нибудь будут опубликованы не только ее письма, но и корреспонденция самой императрицы, актовый материал, уголовные дела. Чувство собственной уникальности сыграло с княгиней злую шутку. Ей казалось, что ее воспоминаниям не придется соперничать с другими источниками. Поначалу так и было. Но введение в научный оборот массы иных материалов поставило под вопрос многие утверждения Дашковой.