Владимир Фромер - Чаша полыни. Любовь и судьбы на фоне эпохальных событий 20 века

Правда, к молодой жене Квандт был предупредительно внимателен. Гордился ее красотой и даже испытывал нечто похожее на влюбленность. Но почему-то, оставаясь с женой наедине, избегал смотреть ей в глаза, как бы боясь увидеть в них свое отражение.

Магду же больше всего раздражали в Квандте те качества, которые были присущи ее отцу. Проявление в близком человеке недостатков, уже знакомых по прошлому, приводило ее в отчаяние, ибо являлось, по сути, предвестием будущего.

Но хуже всего оказалось то, что Квандт был создан для чего угодно, но только не для любви. Магда осознала это в дни свадебного путешествия по Италии. Физическая близость с ним не доставляла радости и вызывала лишь раздражение, ставшее со временем невыносимым. Она не сразу поняла, что дело не в ней, а в нем. Будь на ее месте любая другая женщина, результат был бы тот же. Однажды она случайно нашла его письма к другу студенческих лет и догадалась, почему Квандт не видел ничего возвышенного в супружеских обязанностях, которые тщательно исполнял, следуя чувству долга. К счастью, Магда почти сразу забеременела, что позволило отлучить его от супружеского ложа — сначала на время, а после рождения Гаральда — единственного ребенка от этого брака — навсегда.

Квандт отнесся к этому спокойно.

Хотя неудачный их союз был обречен, он тем не менее продержался восемь лет. Люди, между которыми нет ничего общего, могут сосуществовать в одних рамках, если не мешают друг другу. У Магды была своя спальня, свой кабинет, свой распорядок дня, свои друзья и слуги и, самое главное, возможность бесконтрольно тратить деньги. Одна беда ее миновала. Ее муж не был скупым.

Самым ярким впечатлением семейной жизни осталось для нее пребывание в Нью-Йорке, куда Квандта привели деловые интересы. Белокурая немка блистала в светских салонах красотой, туалетами и завоевала немало поклонников. Были у Магды и любовники, но всегда на короткое время, ибо ни одному из них не удавалось затронуть ее потаенных чувственных струн. Более других преуспел в этом Герберт Гувер, племянник американского президента, обладавший своеобразным чувством юмора, но, подобно многим американцам, лишенный такта. Когда его представили Магде, он сказал, бесцеремонно ее разглядывая:

— Как вас угораздило выйти замуж за мистера Квандта? Это ведь не человек, а одушевленная бухгалтерская книга.

За эту дерзость она взяла его в любовники, но не пожелала связать с ним свою жизнь, ибо не видела смысла в том, чтобы менять одну золотую клетку на другую.

После возвращения супругов в Берлин, молчаливое, но достаточно заметное пренебрежение Магды к ее «спутнику жизни» стало уже необратимым. Ей хотелось чем-то заполнить пустые дни. Она окончила курсы стенографисток, потом возглавила благотворительное общество, но никакого сочувствия к бедным и обездоленным в себе не нашла, и это занятие ей наскучило.

Весной 1928 года на театральной премьере Магда встретила Виктора. Вновь увидела медленную улыбку, наплывающую на лицо подобно тени. Она сразу его узнала после десятилетней разлуки. Виктор стал крупнее, массивнее. Лицо, загоревшее под южным солнцем. Тяжелые, усталые губы. Все в нем показалось ей чужим. Лишь отрешенная улыбка была прежней.

В антракте она подошла к нему и сказала высохшим голосом:

— Здравствуй, Виктор.

Магда потом напрасно старалась вспомнить, как получилось, что после спектакля они с Виктором вышли на улицу, не глядя друг на друга, сели в такси и поехали в гостиницу, где он всегда останавливался. И там исчезло все, кроме невыносимого томления, которому отчаянно и тщетно противилась ее душа.

С тех пор они встречались каждый раз, когда Виктор приезжал в Берлин. Магда понимала, что преодоление невозможного ведет к трагедии. Их связь была похожа на странную мелодию, ворвавшуюся неизвестно откуда в тяжелый предрассветный сон. Оставаясь наедине, они почти не тратили времени на разговоры. Она узнала только, что Виктор развелся и женился опять и что он играет видную роль в политической жизни еврейского анклава в Палестине. К его сионистским делам она не испытывала теперь никакого интереса. Не интересовали ее и евреи, с их жалкими потугами возродить свою государственность где-то на задворках Британской империи. Но пока у нее не было сил отказаться от этих редких свиданий.

Однажды муж пригласил ее в свой кабинет для серьезного разговора.

— Магда, — сказал Квандт, досадливо морщась и поводя плечом. Она хорошо знала эту его привычку именно так реагировать на неприятные вещи. — Я тебя крепко любил, ты это знаешь. Иначе разве я позволил бы тебе вести образ жизни, противоречащий моим принципам? Но всему есть предел. Ты завела любовника-еврея, не считаясь ни с моими чувствами, ни с интересами нашего сына. Есть вещи, через которые я не могу переступить. Я даю тебе развод. Не беспокойся, ты ни в чем не будешь нуждаться.