Бернардо Антонини - Почему я люблю Россию

На встречу я пришел с огромным букетом самых красивых роз, которые только удалось приобрести. Меня встретила секретарша:

— Министра нет на месте.

— Как нет на месте? Мне назначили встречу на 11.30. Когда она вернется?

— Не знаю.

Решительно заявляю:

— Я не уйду из приемной до самого вечера, пока Вы не закроетесь.

Итак, сижу, читаю молитвы Розария и жду. В половине второго появляется министр. Я говорю секретарше:

— Скажите, что я еще жду.

Через полчаса она отвечает:

— Вас сейчас примут.

Вхожу в огромный кабинет и оказываюсь перед комиссией: министр и главы различных ведомств правительства Москвы — административного, по культуре, по составлению учебной программы, еще каких-то. В общем, славная компания.

Я сажусь и, когда мне дают слово, начинаю свою речь:

— Прошу прощения — я плохо говорю по-русски, однако колледж, который я представляю, предназначен для россиян. Прошу дать нам разрешение арендовать для колледжа помещение на следующий год в государственной школе. Мы же не можем работать на улице. Мы не просим денег, только разрешение.

Министр, на столе у которой громоздятся семь телефонов (никогда в жизни не видел ничего подобного!), начинает задавать вопросы директору сектора по эксплуатации зданий, администраторам… Каждый отвечает, что против и дует в свою дуду. Наконец, я понимаю, каков будет вердикт: «Ступайте прочь; мы запрещаем».

Но прежде, чем они бросят мне в лицо эти слова, я хочу сам услышать, что спрятано в их сердцах. Итак, сжав четки (я обязательно держу их в руках, когда иду к чиновникам), я громко заявляю: «Извините, госпожа министр. Скажите прямо, что Вы лично имеете против Католической Церкви, раз не желаете дать разрешение?» И бью кулаком о стол. Грубо, конечно, однако после моих слов отношение сразу меняется: «Ну, что Вы, я не хотела… Мы обсудим, что можно сделать». Она опять начинает расспрашивать советников, наконец, решает: «Хорошо», и подписывает указ.

Я счастлив, и пока еду на метро домой, пою в душе «Магнификат». Мы получили разрешение, значит колледж будет существовать.

Появляются новые студенты, иногда дети католиков, чаще — атеистов, приходят и православные. Вот лишь несколько примеров. Студенты всегда отмечали день рождения в кругу своих однокурсников и обязательно приглашали на праздник декана, т. е. меня, и секретаря колледжа — с. Целину. Итак, мы поздравляли одну девушку, я благодарю ее маму за то, что разрешила дочери учиться в колледже, затем благодарю виновницу торжества за приглашение. Когда пришло время прощаться, она отвела меня в сторонку и говорит:

— Дон Бернардо, я крестилась полгода назад и поступила в колледж.

— И как, тебе нравится? — спросил я.

— Очень, я счастлива, что стала христианкой и в день своего крещения я сказала: «Теперь я Твоя, Христе. Я чувствую, что готова посвятить себя Богу, хочу стать монахиней».

Да, слова этой неофитки глубоко запали мне душу: «Теперь я Твоя, Христе, благодаря крещению». Замечательное свидетельство.

Когда я прихожу домой к студенту, прежде всего стараюсь познакомиться с его матерью и поблагодарить ее за то, что она разрешила ему учиться в колледже. Я знаю, что почти все родители — не католики, многие из них вообще не крещены.

В одном доме я не вижу отца и наивно спрашиваю: «О, Ваш муж, наверное, на работе. Подождем, не будем без него произносить тосты?» Мама не говорит не слова. Я топчусь на месте, не знаю, что и сказать. Через несколько недель уже в другом доме история повторяется. Меня встречают мама, бабушка и огромная собака. Мужа нет, и я снова спрашиваю: «Ваш муж еще не вернулся? Передавайте ему привет». Опять молчание, а я снова глупо выгляжу.

В третий раз, прихожу в гости, знакомлюсь с мамой, рядом с ней стоит муж. «Ну, — думаю, — наконец-то я не совершу бестактность и попаду в самую точку». Встаю, начинаю тост:

— Благодарю Вас, дорогая мама, за то, что разрешили своей дочери поступить в колледж. Спасибо и Вам, — киваю мужчине, — за то, что направили дочку в католический колледж.

И тут он, немного ошеломленный, мне сухо отвечает:

— Это не моя дочь, я ее третий отчим.

Меня словно окатили ушатом ледяной воды. Решаю раз и навсегда: «Больше никогда и ничего не буду спрашивать про отцов». Да, коммунизм разрушил семьи.

В конце второго года перед нами вновь встала проблема получения разрешения на аренду. В январе я пытаюсь его добиться; теперь мне предстоит встреча не с министром, а с комиссией, которая переносится сначала на февраль, затем на март, потом на апрель. Наконец я говорю себе: хватит, уже знаю, как себя надо с ними вести. Они слушаются только крика, без применения силы ничего не выйдет.