— Вы что, пророк?
— Да нет, я всего лишь процитировал Библию…
— Почему же вы сами не уехали тогда, в конце шестидесятых?
— Это было совершенно невозможно. Я умолял маму ехать — хотя бы ради ее внука, моего сына, — но она упрямо отвечала одно и то же: "Голда Меир — проститутка, а Израиль — фашистское государство. Еще одно слово — я пойду в КГБ и сообщу, что мой сын — сионист". Только после маминой смерти мы смогли выехать из "благословенной" страны. Забавно, что в течение тринадцати лет я был верующим евреем, оставаясь при этом коммунистом. Так продолжалось до тех пор, пока мой пятнадцатилетний сын не ткнул меня носом в "гениальное" произведение "Партийная организация и партийная литература": "Вот они, истоки фашизма — не у Муссолини, а у Ленина твоего". И я начал пересматривать все, чему меня учили… Но, поскольку я был трусом, свой партбилет не выбросил. Виктор Некрасов, приходя ко мне в дни получки, неизменно спрашивал: "Ну что, опять разбил бутылку коньяка о бровку тротуара?" — это значило, что я уплатил очередные партвзносы. Я мрачно кивал головой, а Ника смеялся: он ведь и сам ежемесячно аккуратно разбивал бутылку коньяка… Чего уж тут, конечно, я боялся — не за себя, так за семью. Однажды, правда, меня собирались исключить из партии. Я учинил настоящий разгром в кабинете секретаря Печерского райкома партии, заявив в присутствие множества людей, что он пользуется своей властью, живя за мой счет. Дали мне "строгача", а исключили бы тогда — облегчили бы мне задачу. Много всего было… В 1967 году, во время Шестидневной войны, один подполковник, "приписанный" к нашей парторганизации, заявил мне: "Такие, как вы, служат Израилю". Я за словом в карман не полез: "Я за честь бы почел служить Израилю, а такие, как вы, с одинаковым неумением служат советской власти и Петлюре; батюшке-царю и фашистам". При этом словесном поединке присутствовал заведующий одной из поликлиник нашей больницы, еврей, как мне казалось, человек порядочный. Потом, правда, когда нужно было подтвердить, что ссора началась со "служения Израилю", этот единственный свидетель сказал, что не расслышал. Что ж, я его не обвиняю. Я вообще никого не хочу судить, иначе пришлось бы обвинять решительно всех. Меня — в том числе.
— Вас-то за что судить?
— Как — за что? За то, что я верил, за то, что жил с закрытыми глазами. Это ведь ужасно… А ведь некоторые мои друзья радовались, когда умер Сталин. Никогда не забуду, как явился с орденами и медалями на груди к своей институтской приятельнице (она сейчас живет в Ашдоде). Отец ее критически посмотрел на меня и сказал, указав на медаль "За победу над Германией" с профилем вождя: "Спрячь. Не надо, чтобы на тебе видели убийцу", — и перевернул медаль на другую сторону. Я просто пришел в бешенство: как можно назвать убийцей великого Сталина? Я очень печалился, когда вождь умер — даже написал по этому поводу поэму… Правда, моя предыдущая, шуточная, поэма оказалась куда популярнее. Называлась она "Эмбрионада" и охватывала серьезный этап развития человечества — от зачатия до появления на свет. Единственное, кстати, литературное произведение, за которое я получил "гонорар": "пятерку" по акушерству и гинекологии без сдачи экзамена. Поэму эту знали во всех восьмидесяти восьми мединститутах Советского Союза, а вот из сочинения, посвященного смерти Сталина, ни единой строчки не помню даже я сам. Что ж, хоть это делает мне честь…
— Чем сегодня занимается доктор Деген?
— Книги выходят; работаю в купат холим "Леуми". Хотя я давно уже достиг пенсионного возраста, меня почему-то не хотят оттуда попереть. Хромаю… Если не возражаете, хотел бы процитировать свое небольшое сочинение под названием "Относительность". "В два года и десять месяцев, когда сын произнес эту фразу, у него уже был изрядный список изречений. Можно было догадаться, почему он так высказался. У всех детей папы как папы. А у него — папа с палочкой. В этом возрасте сын уже осознал непродолжительность некоторых отклонений от нормы. Поэтому фраза "Когда папа отхромается…" прозвучала логично, хотя и забавно.
Прошло много лет. Сын стал специалистом в области, оперирующей процессами в пространстве и во времени. Сейчас он просит Бога, чтобы папа как можно дольше не "отхромался".
Ион Деген в 1944 году
Ион Деген 2014 год
Алла Борисова (корреспондент «Невского Времени»):
Ион Деген - «Противника я убить мог, а человека – нет»
Ветеран Великой Отечественной войны, разведчик, танкист и поэт Ион Деген поделился с «НВ» воспоминаниями о том, как чудом спасся от смерти и почему не смог выстрелить в немецкого офицера.
Читать дальше