18 апр. 1942 г. Дорогая Зина! Вот уже неделю как я лежу в городской больнице в Ессентуках, 19 марта наш институт эвакуировался из Ленинграда, поехал и я, бросив все на произвол судьбы. К этому времени я уже плохо ходил. Дорога продолжалась 21 день в теплушках и в холоде. Я еще больше ослаб. Недалеко от Сталинграда я упал, ушиб бедро и лишился способности ходить. Кое-как меня довезли до Ессентуков и положили в городскую больницу. Здесь мне лучше. Кормят прилично, тепло, кое-какой уход и лечение. Но ходить, ещё не хожу. Мучит меня желудок и нога, которая все ещё болит. Лежу на спине и одном правом боку. Сильная слабость и истощение. Когда выйду из больницы, не знаю… Целую вас всех и мечтаю увидеться. Доживу ли до этого часа?
6 июля 1942 года Любкин Дмитрий Георгиевич умер от дистрофии в Ессентуках в больнице.
Зинаида Андреевна Ткаченко
Воспоминания Марии Васильевны Постновой (в девичестве Аргуновой)
Родилась 12 августа 1937 года в дер. Пруды Коммунистическорго района Московской обл. Закончила вечернюю школу, пошла в педагогический класс в Клину. По окончании стала работать учителем начальных классов во Внуковской школе, в Семеновской школе, В Александровской школе работала до 1986 года. Потом школу закрыли и работала помощником бригадира на ферме до пенсии. Имеет сына, дочь, двух внучек, двоих правнуков.
Немцы шли от Клина по направлению к Рогачево и от Покровской деревни прямо к нам в Пруды. Летели самолеты, бомбили. Мы в это время сидели в убежище, там места много было, соседи к нам тоже пришли. Как бомбежка затихла, мы решили выйти и домой сходить погреться. А наши солдаты в это время вели перестрелку с немцами. Было начало декабря. Домой пришли, на печку залезли. Вдруг мама вбегает и кричит: «Слезайте быстрее, одевайтесь теплее и бегом на улицу. Мы горим!»
Солдаты бегали с факелами, бросали в каждый дом и убегали. А у нас во дворе было сено, факел в сено бросили, и сразу все вспыхнуло. Мама на двор выскочила, стала козу отвязывать, никак не получается, солдата попросила, он подергал, подергал – никак и убежал. А дом вовсю уже горит. Мама сунула буханку хлеба брату Мише (ему тогда 6 лет было) и кричит «Бегите от дома! Бегите за народом, а я немного с собой соберу». Но мы от дома никуда не побежали, плакали, маму звали, боялись, что она там сгорит. Мама все бросила, все с народом вместе побежали. А народ весь за нашими солдатами бежал, они отстреливались, отступали к деревне Аревское. Там овраг был, нас в овраг не пустили – заминировали, чтобы немцы подорвались. Пули мимо нас так и летели. И так странно, что деревенских никого не убило. Солдаты падали. Побежали обратно в деревню, там все горит. А с другой стороны, возле леса, было подземное картофельное хранилище. Мы все туда пошли, собралась там вся деревня. Сколько сидели – совсем не помню. Вышли, а наша слободка вся дымится, много домов сгорело. Стали думать, куда идти. У кого дома́ остались, соседей к себе забирали. Нас взяли Степновы, а у них самих было трое или четверо детей, да нас с мамой трое. Тетя Поля с нами делилась, чем могла. Избушка у нее в селе самая маленькая была, с одним окошком. Все равно у нее немцы поселились. Мы все спали на печке. Немцы спали на полу на соломе да на кровати. До войны света в деревне не было, были лампы керосиновые. В туалет надо было ходить на улицу. А мороз был сильный. Однажды мне в туалет понадобилось, а ночь. Мама говорит – терпи. В избе темно, немцы на полу – как идти. Я свое. Полезли тихонько с печки. Мама тихонько идет, меня ведет, на руки взять не может – ходила на последних месяцах третьим ребенком. Я как ни старалась, наступила в темноте одному на голову, он спросонья буркнул «Матка, спать!». Но все обошлось.
Как-то помню такое – я раскапризничалась, никак не успокоюсь. Немец дал мне хлеба с тушенкой, а я его бросила. Тогда немец меня кнутом успокоил. Залезла на печку и притихла.
Потом у мамы родился третий ребенок, брат Шурка. Немцев попросили выйти, тетя Маня принимала. Когда рассказываю, мне многие говорят – немцы у вас какие-то хорошие были. У них начальник хороший был, они его слушались.
Немцы прожили в нашей деревне 2 недели. Наши пришли ночью. Мы встречали их, плакали от радости. Пока немцы были, всю еду отобрали. У нас была картошка зарыта и мамина одежа. Картошку и одежу мамину откопали, а нам одеть нечего. Кто не сгорел, с нами поделились, одели нас, малых.
Бабушкин дом почти не сгорел, пошли мы туда. Грязно после немцев было, стекла побиты, мебели никакой, все немцы в печке сожгли. Мама пол начала мыть, а он тут же льдом покрывается. Потом окна заколотили, за дровами сходили, печку затопили, но тепла надолго не хватало. Спали мы на печке все четверо. Мама с утра в колхоз на работу уходила… Пока шла война давали рабочим на 1 трудодень немного хлеба или картошки. Мы весной по полям ходили, мерзлую картошку собирали, мама драники пекла. Масла не было, они к сковороде прилипали, комки получались. В колхозе лошадей не было, два быка было. Маме быка Яшку закрепили, Вот мама на нем и пахала, бороновала. Мама целыми днями на работе, мы на печке. Прибежит в обед, нас покормит и бегом обратно на работу. Мы все одни.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу