Эдмонда Шарль-Ру: Непостижимая Шанель

Замеченная, открытая, придуманная мужчинами, всю жизнь она работала для женщин. Но так и не сумела полюбить их настолько, чтобы ради них забыть о себе. Каждое существо своего пола эта страстная натура воспринимала как потенциальную соперницу, поэтому даже в старости Шанель видела себя не такой, какой стала, а какой была в лучшие годы, и всеми силами стремилась нравиться, втайне изобретая для этого самые изощренные уловки.

Каждая из ее коллекций была подобна одинокому возвращению, долгому путешествию в тайны прошлого… прошлого, о котором она никогда не говорила.

Ибо больше всего поражает не столько успех Шанель и даже не ее популярность, не огромное влияние, которым она пользовалась, а то, что она сумела остаться загадочной в глазах всех, кто ее знал, поражает то, какие титанические усилия она прилагала, чтобы скрыть свое происхождение. Цель данной книги в том, чтобы показать, с каким искусством Шанель сумела сделать себя непонятной, с каким постоянством она предавалась переряживанию, замкнувшись в него как в самую неприступную из тюрем.

Она жила, одержимая своей легендой.

В Понтее осталось только три дома. Они настолько сливаются с окружающим пейзажем, что кажется, будто возникли из самых недр земли. Кому давали пристанище крутые, полуобвалившиеся крыши, покрытые чернеющим мхом, грубые и массивные стены, сделанные, как и крыши, из неприятного, с металлическим отливом шифера, нарезанного тонкими и острыми как бритва пластинами? Людям или зверям? Трудно сказать. В глубине долины крошечные ручьи вздуваются после малейшего дождя и высыхают при первых лучах солнца. Откуда они берут начало? Куда текут? К чему знать? Ничто никуда не движется, никто не бывает в деревушке. Дорога кончается здесь, упираясь в высокую колокольню, возвышающуюся словно маяк над зыбью холмов. Зачем тут церковь? Для кого? Даже населения большого поселка не хватило бы, чтобы заполнить ее… К чему она в этом уединении?

Если заглянуть внутрь домов через оставленные открытыми двери, можно увидеть следы прежней жизни — длинные сумрачные сараи с висящими недоуздками, старые заржавевшие бороны, серые от пыли опрокинутые тележки, вздымающие к прорехам крыш голые массивные дышла и напоминающие военные машины. От подглядывания становится неловко. На нас смотрит прошлое, прожитое в трудах. Тайны крестьянской жизни. Что же случилось? Отчего подобное запустение? Когда стоишь перед этими заснувшими строениями, вспоминаются «trulli» в Пуйе, «nouraghes» в Сардинии с их укрепленными комнатами и потайными галереями — все самое таинственное, что придумал человек.

И между тем перед нами всего-навсего суровые севеннские фермы, упорно сопротивляющиеся забвению, устойчивые приметы времени, когда эта земля жила и давала жизнь.

Оно далеко, то время. Исход начался почти век назад, когда окружавший деревню лес, простиравшийся на многие тысячи гектаров и состоявший из драгоценных, словно хлеб, каштанов, постепенно начал редеть, пока не превратился в проломленную изгородь.

Каштаны… Именно они когда-то обеспечивали процветание Понтея. Ими жили, их продавали, их ели утром, днем, вечером. Каштаны были пищей и деньгами. В очаге грелся глиняный горшок — в нем варилась еда для всей семьи. На решетах сушились фрукты, которыми зимой кормили скот. И когда кончался срок аренды, когда надо было платить наемным рабочим, когда из центра являлись арендодатели, чтобы получить причитающуюся им плату, с ними рассчитывались каштанами.

С первых дней октября начиналось оживленное передвижение всего, что в Понтее имело колеса, — тележек и двуколок. Они бывали до отказа загружены мешками, помеченными инициалами владельцев, их писали с помощью трафарета. Ф означало Фресс, К — Косс, В — Видаль… Приходилось поторапливаться. Надо было успеть полностью продать урожай, пока торговля шла бойко и цены не упали ниже себестоимости. Поэтому из леса доносился сильный шум — непрерывный гул голосов.

В удачные годы, когда деревья, казалось, грозили рухнуть под тяжестью плодов, фермеры нанимали до тридцати лошадей, чтобы обеспечить быструю доставку товара на рынки долины. Ибо в горах лошадей не было. Только по мулу на каждую ферму, да и то… Но все же это были лучшие времена для Понтея, его золотые деньки.