Лев Данилкин - Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

В мемуарах ЮА охотно дает краткий очерк своей вредительской деятельности как общего характера (“разбрасывали по дороге острые гвозди и битые бутылки, прокалывавшие шины немецких машин” [20]), так и отдельных “спецопераций” – особенно участившихся после экзекуции отца на конюшне. “В подмосковных полях шла большая война, – говорит Анна Тимофеевна, – а у нашего Юры – своя, маленькая, хоть и небезопасная” [2]. Особо отмечается случай, когда ЮА “напхал Альберту тряпок в движок” [2] – или, по версии Алексея Иванова, в выхлопную трубу мотоцикла. Жертва быстро вычислила своего обидчика – и отказывалась давать ему разрешение ночевать даже и в землянке; тот сначала прятался в огороде, а затем ночевал у старушки-соседки. “Уже когда Юра приезжал взрослый, я его как-то спросила: «Что он тебе сделал, что ты так боялся?» – «А он, – говорит, – поддал мне кованым сапогом, я и летел шагов двадцать, пока об землю не шмякнулся»” [27]. Пришлось отцу и матери просить немца за сына.

Однажды, в момент поспокойнее, Альберт позвал своих малолетних оппонентов и предложил младшему Гагарину кусок сахара, но в тот момент, когда Борис прикоснулся к кубику, немец наступил ему на руку сапогом: больно, до крика. Юрий попытался было увещевать изверга, но затем “отошел назад, разбежался и головой что было мочи ударил немца в живот, ниже блестящей ременной пряжки. Тот ахнул, с маху шлепнулся на ступеньки, сел, оторопело, на крыльце” [1]. В более позднем варианте семейной легенды Юрий “заехал головой Альберту между ног… Солдат взвыл, согнувшись в три погибели. Эта история могла бы закончиться трагически, но Юре повезло. Через пару минут подкатил автомобиль, загруженный аккумуляторами. <���…> Альберту пришлось заняться приемкой аппаратов” [25].

В другой раз Альберт – мы не знаем причины инцидента – сграбастал Бориса и, несмотря на протесты старших братьев, повесил его за шарф на сук не то яблони, не то ракиты, после чего принялся поглядывать “на подвешенного к суку, словно елочная игрушка, мальчонку, который сперва орал, потом хрипел, потом сипел, наливаясь свекольной кровью – захлестка постепенно затягивалась на горле, – и злое сердце Альберта утешалось…

Анна Тимофеевна ведать не ведала, какая стряслась беда, когда в землянку вбежал Юра:

– Мам, Борьку повесили!

Мать опрометью кинулась наружу.

Борька уже и сипеть перестал, снизу казалось, что в нем умерло дыхание. И пунцовое лицо с вытаращенными, немигающими глазами было неживым. Анна Тимофеевна не могла дотянуться до него, и от беспомощности, крупная, широкой кости, хоть и обхудавшая, женщина стала жалко прыгать вокруг ракиты” [2]. Сам Альберт тем временем якобы притащил аппарат и принялся фотографировать “налившегося свекольной кровью – захлестка постепенно затягивалась на горле” [2] Бориса. В какой-то момент Анне Тимофеевне все же удалось оттолкнуть немца и пробиться к сыну. Она “рывком раздернула узел на шарфе, и Бориска упал в снег. В землянку его принесла она почти безжизненного. После этого с месяц, наверно, Борис не мог ходить – отлеживался и ночами страшно кричал во сне” [1].

История про подвешенного немцем к дереву младшего брата Бориса (который, странным образом, 34 года спустя, решив уйти из жизни, тоже повесился) подтверждается всеми Гагариными – письменно и устно.

Дальнейшая судьба Черта неизвестна; без каких-либо усилий можно представить себе, как 12 апреля 1961 года он узнает, что русские запустили в космос человека, который родился в деревне Клушино, – и начинает вспоминать, что во время войны простоял несколько месяцев как раз в этой деревне, где его изводил восьмилетний “никс хороший малшик” [27]; не исключено, Альбертова версия событий чем-то отличалась бы от версии его контрагентов, Гагариных.

О том, насколько невыносимой была жизнь в оккупации, можно судить по эпизоду, рассказанному Валентином своему знакомому: “Валентин присматривал за брошенным домом дяди Павла (тот находился в эвакуации). Но как раз эту избу немцы выбрали для своего генерала. У него был ординарец, который заставлял Валентина работать целый день и запрещал отлучаться со двора. Даже в туалет надо было отпрашиваться. Однажды к генералу приехали гости, выпили, и какой-то эсэсовец стащил Валентина с печи и погнал во двор. Парню велели встать у забора и держать бутылки в разведенных в стороны руках. Немцы принялись упражняться в стрельбе, стараясь попасть в мишени. Парень чудом выжил. Наконец пьяные офицеры пошли пропустить еще по рюмочке. В это время Юра (он ходил возле дядиного дома в надежде повидать брата) помчался к родителям, чтобы рассказать, что во дворе стреляют. Мать и отец поспешили на выручку Валентину, упросили часового, и тот позвал переводчика, сопровождавшего эсэсовцев. Переводчик, видимо, был хорошим человеком – тайком вывел Валю со двора” [25].