Лев Данилкин - Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

“…Назначенный военным комендантом Гжатска капитан А. В. Третьяк получил указание всячески содействовать местным органам власти в решении проблем, связанных с восстановлением города и нормальной жизни в нем. Начинали с расчистки руин, а дальнейшая работа продвигалась медленно из-за отсутствия квалифицированных каменщиков, плотников, электриков, слесарей. Необходимо было срочно восстановить здание госпиталя – его гитлеровцы взорвали, не успев даже эвакуировать оттуда своих раненых солдат. После выхода в свет Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации» дела пошли быстрее. Постановление давало полномочия военной администрации привлекать сельских жителей для работ на ответственных объектах. Мастер на все руки, плотник, каменщик и слесарь Алексей Иванович Гагарин вновь оказался востребован, на сей раз в городе Гжатске. Впервые за много лет он покинул семью и дом родной, чтобы употребить свое умение на решение важной государственной задачи.

В госпитале работ по плотницкой части оказалось выше крыши. Гагарин трудился усердно, чем заслужил к себе уважение со стороны начальства. По завершении работ на объекте бригаду перебросили на другую стройку. Возможно, Алексея Ивановича оставили при госпитале. <���…> Он попал в военный госпиталь в Гжатск, да так и остался в нем служить нестроевым. И служил и лечился одновременно” [6].

Помимо работы в военном госпитале отец – есть и такие версии – “сторожил складские бункера. Они остались после воинских частей в лесу. Юра жил еще в Клушине с матерью, а отцу часто приносил провизию” [7].

“9 марта, в Юрин день рождения, был ему сделан самый желанный подарок: возобновились занятия в школе” [8]. Понятно, однако, что то были не вполне формализованные занятия – скорее, по-видимому, кружок крестьянских детей, сложившийся вокруг учительницы начальных классов Ксении Герасимовны Филипповой. Из немногих оставшихся мемуаров складывается картина в духе соцреалистических жанровых сценок – “Дети войны”. Деревня Клушино, единственная из двух уцелевших после боев изб. Крохотная, размером с номер в типовой парижской гостинице, комната; нетопленая – нет дров – русская печь; чуть не на головах друг у друга сидят маленькие дети, закутанные во что попало; изо рта учительницы идет пар; вместо тетрадей – обрывки газет, немецких листовок, обоев, бумага для упаковки бандеролей; букварей нет, и гагаринский класс вынужден учиться азам грамоты по оставленному солдатами в сельсовете “Боевому уставу пехоты”; когда учительница объявляет, что урок русского языка закончен и следующим будет арифметика, ученики достают из карманов стреляные автоматные гильзы; это их счетные палочки.

Первый класс занимался одновременно с третьим, второй – с четвертым; вся эта неразбериха и лишения, которые, теоретически, закаляют характеры и сплачивают коллективы, пагубно сказались на жизненном расписании Гагарина, потому что, отходив в эту избу несколько лет, в 1945-м он – одиннадцатилетний! – сможет записаться в Гжатске лишь в третий класс. “После уроков, – докладывает одноклассник Гагарина Е. Дербенков, – приходилось помогать матерям в колхозе. Юра часто пас телят, а я свиней. После немцев повсюду было полно боеприпасов. Ходили мы в Вельковский лес с мальчишками, разряжали потихоньку снаряды. Как? А очень просто: сядем верхом на снаряд, в руках зубило, молоток, бьем, потом отвинтим головку. Как-то на плесе решили взорвать… Насыпали полную фуражку пороха… Удивительно, как уцелели!”

“Жили голодно, трудно, подкармливали нас на солдатской кухне, пока стояли войска” [9]. Завуч клушинской школы утверждает, что Гагарин в те годы “был мальчик из бедной семьи… <���…> ходил с санитарной зеленой сумкой по пустым полям и собирал прошлогодние картофелины, сгнившее вырезал, а что съедобно, приносил матери” [7].

“Голод. Крапиву, лебеду, щавель ели, прошлогоднюю картошку гнилую. «Тошнотики»”, – вспоминает одна из клушинских соседок Гагариных.

Анна Тимофеевна вместе с другими женщинами пахала на себе – в упряжке из шестерых; другой тягловой силы не было – а норма была; альтернатива была вскапывать поле лопатой – или на коровах. “Плачем и пашем” [19].

Даже прошлогодний картофель, однако, в какой-то момент кончается. И вот примерно в это время Гагарины принимают важное решение – спасительное для своих биографов, потому что надо быть извергом, чтобы продержать читателя хотя бы еще одну страницу на диете из куцых цитат. Алексею Ивановичу и Анне Тимофеевне приходит в голову мысль перебраться из малоперспективного Клушина в Гжатск, и трудно задним числом не аплодировать этому решению: ведь в городе по определению шире круг потенциальных свидетелей; так оно и оказалось.