Борис Гончаров - Отражение

Как бы антиприютно-эротическое.

Анастасия Ефремовна – Алексею: – Мы тебя приютили…

Андрей – ей: – Что ты!.. Вытащила какое-то поганое слово… Ютили! Никто его не ютил! Приехал – и всё!

(В.Розов. «В добрый час»).

Москва – это неплохо, но жить там постоянно – ни за какой «образ любви». А «болезнь» может быть как « неизлечимая », так и не излеченная. Полагаю, что у Вас – последняя. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. К тому же в настоящее время в Вашей усадьбе «климат иной», и горячего душа нет. А если – летом, так либо Петруша на тракторе, того гляди, задавит, и убечь не успеешь или не в ту степь куда мотнёшься, али некий абориген припрётся со свечкой, или соседская корова – за кабачками, а может и сама соседка – якобы, за солью, а то может и все аборигены – «за знакомство». Нет, водку Вашу не пью, да ещё и с утра, и популярность мне такая ни к чему: что Сухов – Проша Шаляпин или Басков какой?

* * *

« Сухову Федору Иванычу.

Здравствуйте, милый друг, Федор Иваныч! Пишет вам Ваша Катерина Матвевна – «курочка полупотрашёная» (всё-таки это лучше, чем змея–подколодная) – из милой Вашему сердцу родной стороны. Сразу несколько вопросов к орнитологу. Почему полупотрошёная, а не потрошёная, что в полупотрошёной выпотрошено? Охлаждённая или замороженная? Уж так давно Вы не посещали наши края, что и не могу представить себе обличие Ваше. Как лягу почивать, обниму подушку и все представляю Вас рядом. И приходите Вы ко мне в таких разных видах: то в виде морского пирата с чёрной повязкой, то профессором электротехники, принимающим экзамен у студентов, то огородником, поливающим капусту и пропалывающим её же двумя руками – и правой и левой, то Джоном Сильвером на деревянной ноге, то решателем задач по электросхемам, то, поющим громко песню на остановке или в электричке – певцом, то писателем, то пикапером, с сетями электронными, то читателем, то пижоном в брюках вельветовых, в кепке с кокардой и в новом ремне с пряжкой кастет. И так у меня всё это перемешается в голове от Вашего собирательного образа. Закрою я покрепче глаза да и усну. Да, ещё, дорогой Федор Иваныч, никак я в толк не возьму, что Вы мне пишете в своих письмах, что хотите сказать или, наоборот, намекнуть, догадайся, мол, сама, дорогуша моя. Наверное забыли Вы уже за давностию нашей разлуки, что и Платона я не знаю, и Людовика, и Яблочкину. И никакие имена не муссирую я, милый Вы мой, а только беспокоюсь я о Вас, как бы Вы не ухудшили свою налаженную жизнь «сгоряча или невзначай». И очень ведь я толковая, понимаю, что мужик устроен по-другому «физиологически», поэтому ему можно простить и Гюльчатай и другую, более подходящую, т.е. православную, раз правоверными брезгуете. Только бы не забывали свою Катерину Матвевну, писали бы ей почаще, она бы и рада – радёшенька. Да и знала бы она, что душа-то Ваша рвётся в мою деревню, как журавль – в небо. Хоть Вы и не Шаляпин, да на что мне Шаляпин-то? Тем более – Басков, вот какой Вы стали чудак, видно напекло Вам там голову-то в песках. И написали бы мне, что Вы сейчас читаете, какие фильмы смотрите. Не вс ё ведь с «группой товарищей» развлекаетесь. И написали бы мне, как Ваше здоровье, уж который раз спрашиваю, а нет от Вас ответа. Что же с глазом Вашим? или от «солнышка в нём бело»? и что с ногой всё-таки? как я поняла, сняли гипс. И что? Отекает? Болит? Побыстрее выздоравливайте, Фёдор Иваныч, «докончу в следующий раз». Ваша Катерина Матвевна.

Ps . А Вам Сухов не очень подходит, Вы бы на его месте «развернулись», представляю…

До чего же хорошо написаны докУменты, все три, которые – приложения к крайнему письму, что и слов нет восторгаться ими, хотя они никак и не могли быть без критики Катерины Матвевны, но надо отдать должное автору – читать бы это надо не мне одной, а всем тем, кто лишён был счастья прочитать «эссе», включая и шестиклассников. Целовать в ухо – это Вы правильно определили с Джеммой – это каждой Ж понравится».

Бродя по виртуальности, он наткнулся на один из случаев полигамии художника: «Светловолосая обнажённая». Надо здесь заметить, что для мужского населения привлекательны не женщины собственно, но женские формы, и из всего, что вечно, непостижимые краткие «образы любви»…

Как будто фрагмент фрески русской иконописи.

Девичья печаль. Утончённый лиризм.

Доверчивость в склонённой рыжеволосой головке.