Вера Некрасова - Деревянные боги

А кино! Как я любила «Три мушкетера» с Боярским! Я так рыдала, когда миледи отравила Констанцию! Как можно жить в таком мире, где коварная миледи запросто может отравить милую кудрявую Констанцию? Как?

А ручьи, луга, широкие реки, костры с картошкой, на велосипеде вдоль поля, и никакого тебе интернета.

А чилийские дети смотрят только диснеевские мультфильмы. А это – совсем не то…

Определенно, не так страшна бедность материальная, как страшна духовная нищета. Вот что по-настоящему страшно. Когда есть деньги, но нет ни фантазии, ни собственных идей.

День рождения

Почему-то сейчас вспомнилось, что на мой день рождения, который приходится на шестнадцатое апреля, в логу у ручья обычно зацветали подснежники.

Однажды дядя Толя, работающий на свиноферме, принес целую охапку и сказал:

– Это Свете! У нее сегодня день рождения! Вот и подснежники расцвели!

Трепетно люблю всю жизнь подснежники. Люблю и ландыши – они росли у нас в огороде!

Люблю тюльпаны. И еще больше полюбила, когда прочла про Одри Хепберн, что во время оккупации она ела луковицы тюльпанов и спаслась так от голодной смерти.

Еще люблю гладиолусы. В Чили они ассоциируются со смертью. Кладбищенские цветы. Я очень веселилась, когда узнала. Ну, как у нас – гвоздики. Все равно их покупаю, как увижу.

Деревья

В детстве, когда все еще были живы, я очень любила лазать по деревьям.

Однажды мы нашли густую и высокую лиственницу в овраге, за домом бабы Кати.

Лиственницы прекрасны тем, что у них много веток, по которым очень удобно лазать. Легко можно добраться до самой верхушки.

Часто я забиралась на дерево одна.

Оно было высоким. С вершины открывался обзор на дома за логом, на поляну. Я была защищена густой листвой, меня не было видно. Но я видела все вокруг.

Сидеть на дереве было невероятно уютно. Я так мечтала о домике на дереве!

Простор! Уют! А если пожевать молодые мягкие иголочки лиственницы, то можно ощутить приятную кислоту.

Сидела на этой тайной лиственнице часами. И было так хорошо!

Я была уверена, что жизнь – прекрасна. Хотя бы потому, что существуют такие вот волшебные деревья, как наша лиственница!

Тополя мне тоже очень нравятся!

– А за окном шелестят тополя: нет на земле твоего короля!

Но у тополя круглый ствол, залезть на тополь нереально сложно. И крона начинается совсем наверху, высоко.

Однажды летом мы заночевали у тетки. А рядом с ее домом росли стройные, высокие тополя.

Летняя ночь была такой светлой. Я лежала на кровати и смотрела в окно. Все уже спали, а я нет.

Лежа в уютной постели, слушая сопение родных, я смотрела в окно на тополя. Она качались на ветру, шелестели, словно о чем-то переговаривались.

Мне тогда казалось, время идет так медленно. Ползет. И еще так долго ждать, пока я вырасту. Так долго, целую вечность!

То мгновение с тополями было таким длинным, бесконечным. Это были девяностые. И когда я пыталась сосчитать, в каком году я стану совершеннолетней, то всегда удивлялась – начнутся двухтысячные годы! Новое столетие! О, как это еще нескоро, что даже думать об этом не имеет смысла! Лучше спать!

А сейчас мне тридцать семь лет. И я все еще помню эти шелестящие тополя светлой летней ночью. И сейчас мне хочется, чтобы время для меня замедлилось.

Например, за один день проживать – два. Но внешне для других это – один день.

В моей жизни всё в замедленном действии, с опозданием. Так это выглядит со стороны, для других – «с опозданием». А для меня – в самый раз. В самое мое время. Все случается, когда должно случиться.

Пусть и теперь мое время не торопится. Сейчас мне хорошо. Как хорошо быть мной. Как интересно быть мной. Изнутри и снаружи. Сейчас мне всё как надо. И я сама себе – как надо.

Время, время мое, растягивайся и замедляйся! Спешить нам некуда!

Lovehate

– Отпусти меня, Пермь!

– Сначала ты отпусти меня, Светос!

Вера Некрасова, Лана де Ириарте, Светос, Светильник, Светозавр – видите, вас так много! А я – один!

– Света, ты помнишь тот тягучий год, время суеты и смуты? Когда все было размыто и перемешано, как краски в картине Моне «Ватерлоо»? А в воздухе густым сигаретным дымом висела тревога и страх неизвестного – густой, хоть ножом режь.

Как мы в тот год, в ту долгую зиму, перебрав по крупицам наши счастливые воспоминания, в малейших деталях рассказав о них друг другу, рассматривали каждую из них, приближая к окну, на тусклый зимний свет, поворачивая гранями, очищая от шелухи.