Томаш Масарик - Мировая революция. Воспоминания

С английским послом (им был тогда сэр Джеймс Ренелль-Родд) я несколько раз имел совещания; он мне помог переслать в Лондон письма.

В Берлине (по пути в Голландию) я сговорился о встрече с Бюловым, который стоял во главе немецкого посольства в Риме; политик, хорошо знавший Бюлова, устраивал мне этот разговор. Мне хотелось переговорить с каким-нибудь немецким официальным политическим деятелем, но Бюлов все извинялся, что ему некогда! В то время в Риме поговаривали, что он старался вовлечь Италию в войну на стороне центральных держав; он предлагал Италии итальянские части Австрии, а это раздражало Вену. В Вене вообще казалось подозрительным отношение Италии и Германии.

С итальянцами, особенно официальными лицами, я встреч не искал. Я должен был предполагать, что австрийское, а быть может, и немецкое посольства следят за мной, а потому я не имел права никого компрометировать, так как ведь Италия была нейтральной. Вспоминаю, однако, об одной сцене. Как-то раз вечером я навестил историка и публициста проф. Ломброзо (издавал Rivista di Roma); милый профессор был поражен моим появлением – он прочел в начале войны в газетах, что я был убит в Праге, и, как аккуратный регистратор, занес в соответствующую рубрику «Масарик» статью о моей смерти. – «Будете долго жить!»

Рим меня утешил: итальянцы останутся нейтральными, они не пойдут с австрийцами, а скорее против них; таков был результат моих наблюдений и сведений. Италия не пойдет против Англии, а с Францией у нее был тайный договор уже в 1902 г. (1–2 ноября), обязывавший ее к нейтралитету в случае войны; в данной войне Германия, объявив войну Франции и России, едва ли действовала в духе договора тройственного согласия, установленного для защиты. Австрия по отношению к Италии была прямо нелояльна, не осведомив ее о своих шагах против Сербии, несмотря на то, что 7-й параграф договора этого требовал. В этом выражалось неуважение Вены к Италии, которое она проявляла в течение всей войны. Поэтому Италия уже 31 июля заявила о своем нейтралитете. Высадка в Валоне предвещала активное выступление на стороне союзников, но в то же время предвещала конфликт из-за Балкан, главным образом из-за Югославии.

В декабре 1914 и в январе 1915 года велась сильная агитация за участие Италии в войне; начиналась резкая полемика с Джиолитти, который как будто стоял на стороне Германии и Австрии. В действительности, как я слышал от хорошо осведомленных лиц, он был против войны, полагая, что от Австрии можно будет добиться необходимых уступок и без войны; но он не был за мир во что бы то ни стало, в особенности если Австрия не уступит Италии. Я не ожидал, чтобы она уступила – Вена была слишком чванная и Италии не боялась. Было известно, что особенно военные (Конрад фон Гетцендорф) желали войны с Италией, несмотря на тройственное согласие. Эренталю было трудно защищаться против Конрада; в Италии, как я мог убедиться, все это было известно.

Ватикан в начале войны был, бесспорно, австрофильски и германофильски настроен. Из австрийского посольства при Ватикане (граф Пальфи) и в Квиринале (Маккио) распространялись сведения, что и папа Бенедикт XV настроен против Сербии и за Австрию. У меня были совершенно точные данные о графе Пальфи. Австрия, так заявил он в Риме, католическое государство по преимуществу, оно является защитником церкви, главным образом против православия. Граф Пальфи подчеркивал, что не только государственный секретарь, но и сам папа безусловно одобряет выступление против Сербии.

Австро-Венгрия была в Европе единственным большим католическим государством, и заранее можно и должно было ожидать, что Ватикан будет на стороне Австрии. Ватикан знал, что австрийский католицизм – это «болото» (так о нем отзывались крупные католические органы печати в Германии), но его надеждой был католицизм немецкий, который, благодаря своей жизненности и политической силе (центр), мог бы повести за собой австрийских и венгерских католиков. Действительно, центр и главным образом его деятельный политик Эрцбергер с самого начала войны играли выдающуюся роль благодаря своей пропаганде и политической инициативе. Кроме того, решающее значение имело личное хорошее отношение Франца Иосифа к папе.

Но положение Ватикана во время войны определялось не только в зависимости от Австрии и Германии, но и в связи с католиками другой воюющей стороны. Если мы будем смотреть на принадлежность к церкви воюющих сторон с чисто статистической точки зрения, то на стороне союзников во время войны было больше католиков, чем у Австрии и Германии; уже из-за этого Ватикан был принужден действовать весьма осторожно, что на практике выражалось в постоянной неопределенности. Отсюда же постоянные споры между политическими деятелями – католиками о действительном мнении Ватикана и объяснения, которые ватиканская печать и сам государственный секретарь Гаспари должны были давать папским словам. Но политика Ватикана зависела не только от количества; так, например, юго-американские республики, высказавшиеся против центральных держав, не имели такого веса, как европейские народы и католические государства. Ватикан был в особенно затруднительном положении по отношению к Франции; дошло даже до того, что французские епископы во время войны высказались против Ватикана и папы.