Александр Ласкин: Петербургские тени

АЛ:А что происходило в этой вашей отдельной от взрослых жизни? Чем занимались? Чему отдавали предпочтение?

ЗТ:Мой брат совсем маленьким стал безумным бонапартистом. Спал не с зайчиком, не с мишкой, не с куколкой, как другие дети, а с бронзовым Наполеончиком… С малолетства начал покупать французские книжки. Даже когда французский знал неважно. Чтобы его собрание пополнялось, постоянно требовались деньги. Он все время пытался заработать на мне. Прошу его переставить стол или перевесить полку, а он говорит: «Десять копеек»… Когда папа пообещал, что за каждый молча проведенный обед он будет давать по рублю, Коля и рубля не выиграл… Для членов Союза в Лавке писателей продавались книги со скидкой двадцать процентов. Коля брал на имя отца книги и продавал в соседнем магазине. Разницу тратил на роскошные издания, которые покупал в той же Лавке… Занимался он этим вместе с Киркой Мариенгофом… И Кирка, и мой брат были пижонами, поэтому больше всего ценили сафьяновые переплеты и все такое…

АЛ:А когда вы узнали о том, что происходит в мире взрослых? И, самое главное, почувствовали, насколько это серьезно?

ЗТ:Первые мои сильные впечатления – раскулачивание. Было это в Волхове, где мы жили у бабушки и ее второго мужа. Помню, как сжигали дома и яблоневые сады кулаков. Еще помню рыдающих крестьян, которых увозили куда-то на телегах.

АЛ:По сути, наши разговоры – о том, как разные люди переживали это время. Что чувствовали? Страх? Унижение? Отгораживались? Замыкались в себе?.. А как со всем этим справлялись дети? Какую роль тут играли родители?

ЗТ:Нам с Колей говорили все. Не нагнетали, но в то же время ничего не скрывали. Говорил папа и о раскулачивании, читал стихи Алексея Константиновича Толстого:

Папа был человек очень ироничный. Одно время мы жили у настоятеля Князь-Владимирского собора Красницкого. Этот Красницкий был очень хороший хозяин. Каждый день с граблями в руках убирал свой сад. Когда Коля пошел в первый класс, то сразу набрался школьной белиберды. Однажды подошел к священнику и сказал: «Поп! Ты этими граблями деньги грабишь?» Красницкий положил руку ему на голову и тихо произнес: «Детка, ты вырастешь и будешь все знать. А сейчас не задавай таких вопросов». Отец потом посмеялся и строго Колю отчитал: «Невежливо так говорить человеку в лицо». В это время празднование Нового года с елкой было большой смелостью. Помню, папа принес домой елку разрубленной на части, а потом ее составил вновь… Когда я впервые увидела украшенную игрушками елку, то рыдала и закрывала лицо руками: «Не хочу на нее смотреть…» Это мне в школе так объяснили.

Какое-то время у нас жил сын Заболоцкого Никита. Вернее, у нас он ночевал, а днем его уводили домой. Его мама, Катерина Васильевна, боялась, что если ее ночью арестуют, то Никиту и Наташу возьмут в детдом. Был тогда Никита худенький-худенький, шейка длинная-длинная, мать его называла: «Мой индюшонок». Как-то вернулся Никита из школы и сказал: «Празднование пасхи – это выдумки попов…» Катерина Васильевна попыталась возразить, но Никита стоял на своем. Прямо-таки потребовал: «Пожалуйста, чтобы в нашем доме ничего такого не было». Тогда его бедная мать в совершеннейшем ужасе сказала: «Мне придется поговорить с Ириной Николаевной». Никита был умница, и мою маму очень почитал. Катерина Васильевна маме все рассказала, но та почему-то не захотела с ним беседовать. Вскоре наступила Пасха. У нас дома это был особенный день, мама к нему всегда заранее готовилась. Пасхи она делала замечательные. Шоколадная… Самая любимая – сметанная без творога. Расписывались яйца, стол украшался бумажными цветами. И на этот раз все было, как обычно. Вкусно и очень красиво.

Из Москвы приехал Анциферов, пришли Лозинские, Катерина Васильевна с детьми. Все сидят за столом, а Никите ничего не предлагают. Когда мама несет блюдо с яйцами, непременно обращается к каждому – «Зоинька!», «Наташенька!», «Михаил Леонидович!», – а Никиты как бы нет… Он насупился, молчит… Что-то пытается понять.

АЛ:И как он это пережил?

ЗТ:Мальчик был очень смышленый. Мама, конечно, исходила из его возможностей. Никиту она любила как собственного сына.

АЛ:Ваши родители были верующими?

ЗТ:Мама – очень, отец – нет. Папа утверждал, что атеизм – тоже вера. Вообще, это поколение по-особому обустроило свое верование. Анна Андреевна была человеком очень верующим, а в церковь не ходила. Когда настоятеля Князь-Владимирского собора, несмотря на то, что он был «красный священник», арестовали, нас тоже попросили из его дома. Какое-то время мы жили у папиной ученицы по Институту истории искусств, Нины Рыбаковой. Она была дочерью настоятеля Цусимской церкви. Жизнь рядом с храмами во многом определила то, что я стала человеком верующим.