Андрей Андреев - Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова

Многие зафиксированные в дневнике желания, планы и мечты Вавилова не особо интересны: путешествовать, изучить иностранные языки, сдать экзамены и т. п. В армии Вавилову хочется домой (около двух десятков записей), поехать в отпуск, он мечтает перевестись в другую часть (с десяток записей) или получить звание прапорщика. Также он, разумеется, мечтает о победе, скором конце войны.

Его прежние, «довоенные» мечты приобретают на фронте новый облик. Собираясь в армию, еще не зная о будущей войне, Вавилов довольно наивно планирует (16 июня 1914) продолжать заниматься наукой: «Буду заниматься физикой ‹…› а на сон грядущий читать романы. Завел себе толстые тетради 1) для выписок, 2) для кратких рефератов, 3) для физических соображений. // Это 3-е главное дело, ибо безусловно необходимо найти собственную (т. е. независимо от П. П. [Лазарева] ) тему работы. Меня все время влечет проблема гравитации… Это бесспорно наиболее ценное в физике» (16 июня 1914). Далее на протяжении всех лет войны примерно в десятке записей он действительно упоминает Gravitationsproblem(как предпочитает ее называть), 27 октября 1915 г. обещает решению этой проблемы посвятить жизнь. «От тоски (иногда раздирающей) спасаюсь у физики, начинаю опять обдумывать разные проекты, как бы экспериментально зацепить „Grav [itation] problem“» (30 октября 1915). Фронтовая реальность вносит коррективы, Вавилову приходится мечтать уже не о занятии столь утонченными темами, а вообще хоть о какой-то физике. «Следовало бы физику не забывать и хотя бы мечтать физически. ‹…› Господи, дай скорее вернуться к физике! (до того скверно, что плачу, когда пишу эти строки)» (29 сентября 1914). Десятки раз Вавилов буквально грезит о науке. «…в сладком сумраке рентгеновского кабинета как хорошо бы делать рентгенограммы и копаться в загадке вещества…» (12 октября 1914). «Оживляешься ведь, в сущности, единственно надеждой на конец. Как одеревенеет за эти ½ года моя физика, бедная физика, попробую хоть помечтать о фотохимии и Gravity Problem etc.» (4 ноября 1914). Он сам называет это ощущение «тоской по физике» (6 декабря 1914). «…перед глазами опять Москва, книги и физика» (25 марта 1915). Летом 1915 г. Вавилов пишет в армии и отсылает в Москву короткую заметку (к сожалению, концептуально неверную) о методической ошибке в знаменитом опыте Майкельсона, давшем толчок возникновению теории относительности, ее публикуют в «Вестнике опытной физики и элементарной математики». В мае 1916 г. Вавилов добивается перевода на радиотелеграфные курсы и затем в соответствующие подразделения армии и гвардии, начинает увлеченно работать со сложным радиооборудованием (в 1919 г. он даже публикует научную статью по итогам этого эпизода своей жизни), и острая тоска по физике немного стихает.

Однако описанная «тоска по науке» проявляется также еще и в более сложном и интересном комплексе образов. Можно обозначить его вслед за самим Вавиловым словами dumpfes Mauerloch. «Verfluchtes dumpfes Mauerloch» – это описание чернокнижником Фаустом своей тесной захламленной лаборатории в трагедии И. В. Гете «Фауст» (сцена 1), дословно – «проклятая скучная дыра в стене». Вавилов использует это немецкое выражение для обозначения лаборатории и, шире, своего идеала занятий наукой. «В эти тяжкие минуты погрузиться бы в океан книг, замкнуться в свой dumpfes Mauerloch, корпеть над Gravitation’s Problem» (10 июня 1915). Перед войной Вавилов трижды пишет о своем разочаровании в лабораторной работе, наступившем после смерти П. Н. Лебедева, например так (26 апреля 1913): «Еще одно страшное желание приходится выговаривать, надо постараться покончить с лабораторией» . Но образ не конкретной московской людной лаборатории, а лаборатории абстрактной, обобщенной, становится одним из навязчивых образов в его армейских мечтаниях о занятиях наукой. «Запереться бы от всяких газет и войны в лаборатории с библиотекой» (1 октября 1914). «Mauerloch с книгами и лабораторией лучше всякого мира» (8 октября 1914). «Суждено или нет мне то, о чем мечтаю, – тишь лаборатории и библиотеки» (18 марта 1915). К этому образу дополнительным штрихом неожиданно становится леси монастырская келья. «Мне только два пути спасения „in Museum“ [9] «Museum» – место, посвященное Музам, т. е. место ученых занятий, библиотека ( лат. ). и „в лесу“» (20 апреля 1916). Еще до армии Вавилов дважды пишет: «…я всерьез иногда думаю о монастыре. ‹…› Книги, келья и лес – больше ничего не надо» (15 июля 1913), «…высшим счастьем теперь кажется уйти в лес. ‹…› Но в лес я хочу с книгами. ‹…› Ах, книги, лаборатория и лес – вот и paradiso ritrovato [10] Обретенный рай ( ит. ). » (28 января 1914). Этот образ сохраняется и в последующие годы. «Смотрю на леса на горизонте, синие и дикие. Хорошо бы убежать в эту дичь и чащи и поселиться где-нибудь под землей, под мхом и корнями, зажать уши, не слушать выстрелов, не говорить о безнадежной войне, читать, работать в лаборатории и в конце концов так умереть» (27 августа 1915).