Виталий Волков - День, который определил политику «Центров силы»

По прошествии очень тревожной ночи мы получили утром приказ возвращаться в расположение части, так как на смену должны были прийти венгерские военные. На обратном пути мы могли видеть – я через триплекс как пулеметчик, а остальные через бойницы – экипажи и сгоревшие танки. Наши или венгерские – не могу сказать, не до того было. Таким оказалось мое возвращение в следующую после ВОВ войну. Дальше мы находились только на охране наших собственных частей, хотя все последующие дни канонада стояла очень серьезная, были введены войска, но по требованию нового премьера Имре Надя вскоре отозваны. Уже позднее, после возращения в Союз, когда я внимательно ознакомился с тем, что писали о событиях наши газеты, узнал, что до 3 ноября непрерывно велись переговоры между Имре Надем, министром обороны Кираем (командующий вновь образованной мятежниками Национальной гвардии) и другими генералами. 3 ноября во время переговоров в Текеле все они были арестованы, а позднее – казнены. 4 ноября нам сообщили, что в ближайшие дни все мы – стажеры и родственники военнослужащих – будем отправлены на родину, настолько осложнилась обстановка.

В тот же день начался ввод наших войск, командовал Жуков. Все события в Венгрии достаточно полно описаны в большом количестве материалов. Естественно, мятеж был подавлен в течение трех-четырех недель, премьером на долгие годы стал Янош Кадар, который сделал из Венгрии вполне процветающее государство. Во всяком случае, во время моих последующих визитов в эту страну (в середине 70-х, а затем в 90-х и 2000-х годах) венгры отзывались о данном периоде как о самом хорошем на их памяти.

Я совершил этот экскурс, чтобы сказать – тогда я впервые понял, что такое кризисная ситуация в ее самой жесткой форме дестабилизации любого существующего порядка. Тот относительно кратковременный мятеж стоил больших человеческих жертв и материальных потерь для самой Венгрии.

Забегая вперед, скажу, что дальше еще была Прага.

Я считаю – это мое твердое убеждение – что большинство венгров все-таки было за так называемую народную власть, а не за мятежников, иначе с мятежом так быстро бы не покончили.

После выпуска я около двух лет отработал в Водном отделе МВД на Ленинградском водном бассейне, точнее – его подразделении в городе Лодейное Поле, начальником линейного пункта. Располагался он в одном здании с Аппаратом уполномоченного КГБ на ЛМБ. Личный состав и моего линейного пункта, и их Аппарата был относительно немногочисленным. Мы дружили, с санкции руководства делились оперативной информацией и поддерживали личные контакты. А вскоре произошло событие, изменившее мою судьбу.

В 1959-м мы провели совместную операцию с Аппаратом уполномоченного КГБ, который возглавлял тогда Виталий Епифанович Стогинский, всю войну отработавший в органах СМЕРШа. Он оказался моим первым учителем в области практической оперативной работы, особенно в розыске лиц, проходивших по так называемым первому и второму спискам (бывшие каратели и иные лица, служившие в немецких полицейских формированиях).

Операция была связана с задержанием бывшего карателя, командира взвода в Латышском легионе СС, оказавшегося объектом розыска КГБ Литвы, куда позднее он и был этапирован. Участники операции получили поощрения. Меня же вызвали в кадры Управления КГБ по Ленинграду и области, предложив перейти в Ведомство. Пока получали согласие моего отдела МВД на ЛМБ, пока шли проверки и согласования, пролетела пара месяцев. Но однажды меня вызвал кадровик, который занимался моим личным делом (А.А.Кириллов) и конфиденциально сообщил, что одновременно с Минобороны будет большое сокращение (первое «хрущевское») и в КГБ, в том числе в Водном отделе на ЛМБ. Потому спросил, не хочу ли я продолжить дальнейшее образование: «Высшее же тебе необходимо?» – заметил он. Под учебным заведением подразумевался Институт иностранных языков КГБ, что располагался в Ленинграде на Малой Гребецкой (в далеком прошлом, до революции – Павловское военное училище). Разумеется, я заявил, что обеими руками «за» и поступить в такое привилегированное учебное заведение было моей мечтой еще со школы, но тогда существовало требование отслужить в армии. Я надеялся попасть на какой-нибудь из скандинавских языков – финский, шведский, норвежский, но на вступительных экзаменах получил 24 балла из 25 возможных и был зачислен, без всяких бесед и моего согласия, на японское отделение. Как правило, слушателями в двух японских группах преимущественно являлись выпускники Суворовского (пограничного) училища КГБ СССР, которое тоже предполагалось к расформированию. Все они были спортсмены, медалисты, комсомольцы, по моим воспоминаниям – очень талантливые ребята.