Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

– Я буду убирать.

– Да, да, давай.

В течение следующего получаса я был занят тем, что пылесосил пол, поправлял ковры, выливал воду из осушителя и менял воду в чашке.

В ту ночь мне стало ясно, что для человека, который говорил: «Никакого магазина! Никаких товаров на продажу», магазин все-таки существовал, и когда люди уходили, он закрывался. Веки опустились на глаза, и они стали пустыми, как пустое здание. Он отсутствовал для всех намерений и всех целей. Что он продавал – сказать трудно. Но что бы то ни было, он отдавал это даром, посвящая себя своим друзьям. Если вам настолько повезло, что вы были его другом, то эта дружба была из тех, что длятся вечно и объемлют вас целиком и полностью. Вы становились его проектом: ваша жизнь, карьера, личная жизнь – все подпадало под его влияние. Во всем, что вы позволяли ему, он заботился о вас с максимальной эффективностью. При этом если вы сидели рядом с ним, ему удавалось скрыть свое отношение за критичным поведением. Быть его другом означало быть в его власти. Это было нелегко, но факты моей жизни, с тех пор как я встретился с ним, свидетельствовали о богатстве этого дара. Если не брать в расчет эмоциональные страдания (а какой рассказ может обойтись без них?), приобретения любого мгновения, проведенного рядом с ним, намного перевешивали любые горести. Эмоциональная боль похожа на толстые слои старой краски, которую снимают с куска дерева, обнажая его естественную красоту.

В момент, когда все ушли, моя роль клоуна сменилась ролью няньки, домработницы и повара. Мы общались друг с другом сухим механическим тоном. Ничего другого я и не ждал. Я был там, чтобы выполнять работу, а не беспокоить его пустыми разговорами, и меня это устраивало. Я знал, что временами мой ум будет испытывать дискомфорт и мысли поскачут во все стороны, поэтому я старался занять себя чем угодно, а когда делать было совсем нечего, просто закрывал рот и сидел рядом с ним на диване, ожидая указаний. Мне постоянно приходилось быть начеку, поскольку я не знал наверняка, чего он от меня хочет или не хочет.

Мухи продолжали садиться на чашку, из которой он пил. Он их отогнал и прикрыл ее аккуратно сложенной салфеткой. Все предметы вокруг него были расположены под прямыми углами. У него был пунктик по этому поводу. Если ему хотелось воды, он мягко спрашивал: «Можно мне немного воды, сэр?»

Он был вежливым, как мальчик из хора. После уборки я в тишине делал заметки о прошедшем дне, стараясь не глазеть на него и не думать о неловком молчании. Он продолжал молчать. В преддверии первой ночи я сделал запись о его физическом состоянии:

«Сегодня я видел вблизи эффект его «катастрофы». Мне нужно было помассировать ему ногу и помочь в ванной комнате. Впервые в жизни он не может забраться на унитаз и сесть на корточки, как это делают индийцы, чтобы сходить по-большому. Его пенис похож на пенис ребенка. Он сказал, что он больше не встает. По его мнению, с точки зрения привлекательности он больше похож на женщину, чем на мужчину. Его бедра выглядят почти женскими».

Позже я написал: «Десять минут девятого, он спит. Мухи повсюду. Сейчас, когда магазин закрыт, в комнате царит полная тишина. Сегодня он связался с членами семьи и попросил их приехать, поскольку они могут больше не увидеть его живым».

Когда я в первый раз перемещал его в туалет, он был легким, как перышко, и пах чем-то приятно-сладковатым. Он отмечал боль только в тот момент, когда она возникала. Никакого напряжения в теле в ожидании ее. Чувствуя боль, он просто говорил: «Есть боль. Ох!» и почти терял сознание. Мне приходилось быть максимально внимательным.

Он казался хрупким, как стекло, заставляя меня осознавать тяжесть собственных рук, охватывающих его крошечную фигуру. Каждый раз, когда я с величайшей осторожностью поднимал его под руки, он смотрел вниз на свои ноги, отрывавшиеся от пола, и тихо произносил: «Вау!» Я обратил внимание, насколько невинной и детской была его реакция. В первую ночь я аккуратно положил его на диван, потому что дорога к кровати показалась ему слишком рискованной. Когда я наконец погасил свет, мухи успокоились.

Утром он проснулся в четыре часа, и я тут же перенес его с дивана на кресло. Из церковного мальчика он превратился в сержанта:

– Принеси воды!

– Мало!

– Унесите это, сэр!

На секунду его командный тон напомнил мне моего отца с его надменностью по отношению к подчиненным (читай, всем остальным на свете). Я вспыхнул внутри и подумал: «Слушай, приятель, я тебе не мальчик на побегушках!» Меня накрыла волна раздражения, но я понимал, что главное – не переставать двигаться. Я очень боялся, что он может услышать мои мысли. В такие моменты голоса в моей голове просто устраивали драку в баре. Позже он стал поддразнивать меня из-за моей фамилии: «Ты – Броули! Вот ты и бурлишь все время!»