Алексей Солоницын - Анатолий Солоницын. Странствия артиста - вместе с Андреем Тарковским

Мы купались точно в такой же воде, какая была в бассейнах, но там, всего лишь в нескольких метрах от нас, шла совершенно иная жизнь. Особенно примечательной она была вечером, когда на спортивных станциях зажигались огни – зеленые, красные, желтые. Пловцы сидели и стояли у самой вышки. Парни – в белых брюках, теннисках или футболках, в белых ботинках из парусины, начищенных зубным порошком, девушки – в легких цветастых платьях. Они смеялись, переговаривались и слушали музыку.

Да, в музыке-то и было все дело.

Мы садились на песок и тоже слушали – новые песни, старые, которые полюбили, а плохая музыка, как мы считали, здесь не звучала.

Мы тихонько подпевали, улыбались, и на душе у нас было очень хорошо.

Потом звучало танго, и пловцы танцевали. Парни держались прямо, делали замысловатые «выходы». А грудной, мягкий и чуть загадочный голос певицы проникал прямо в сердце:

Да, была пора первых влюбленностей, пора ожидания какой-то новой, необыкновенной жизни. Казалось, еще день, два – и она наступит.

Эти смутные ожидания нового, как я теперь понимаю, заставили брата поскорее покончить со школой. Он пошел учиться в строительный техникум. Отец выбор одобрил: теперь, после войны, строители очень нужны.

Но очень скоро я заметил, что и о техникуме, и об учебе Толя ничего не говорит. Мне было интересно, я задавал вопросы, а он или отшучивался, или занимался своими делами – чаще всего «моторчиком». Это была самодельная радиола, которая довольно неплохо работала. Детали (адаптер, динамик и т. д.) доставались самыми разнообразными путями, иногда фантастическими.

Как и пластинки. Рядом с любимыми песнями, записанными на черных рентгеновских пленках, появились и толстые пластинки Апрелевского завода – арии из опер и оперетт.

В тот год на гастроли в Саратов, почему-то зимой, приехала оперетта из Иванова. Нам очень понравился «Вольный ветер», и мы с ума сходили от куплетов Фомы и Филиппа:

Однажды нашу музыку прервал нежданный визит. Пришла незнакомая худая женщина в очках, в потертом пальтишке:

– Я куратор курса, на котором учится ваш сын Анатолий…

«Куратор» прозвучало как «экзекутор».

– Вы знаете, что Анатолий второй месяц не ходит в техникум?

Отец и мать не нашлись что ответить, только глазели – то на педагога, то на Толю.

От чая куратор отказалась, ушла, получив заверения, что будут приняты самые строгие меры… вплоть до ремня.

– Ну, чем же ты занимался? – грозно спросил отец.

– В кино ходил… в театр.

– Куда?

– В театр. На оперетту.

– Вот как! В оперетку, значит! Поглядите-ка, выискался ценитель субреток!

Повисла тягостная пауза. Было слышно, как всхлипнула мама. Слово «субретка» я услышал впервые и запомнил его.

– А где же ты деньги брал? – вдруг спросила мама.

– Две простыни на Пешке толкнул.

(Пешкой называли у нас рынок, где торговали овощами, яблоками, сезонными ягодами, барахлишком, скобяными товарами.)

Мама всплеснула руками.

– А я-то их обыскалась!

Отец сжал кулаки. Говорил, срываясь на крик, что в шестнадцать лет был в ЧОНе (часть особого назначения для борьбы с контрреволюцией), в двадцать – председателем завкома.

Толя был бледен.

– Я отдам… Пойду на завод…

– На какой завод? – ужаснулась мама.

– Весоремонтный. Я уже ходил, спрашивал…

– Почему весоремонтный? – несмотря на драматичность ситуации, отец неожиданно хихикнул.

– Потому что он в центре города…

Действительно, в самом центре города был завод. Там ухал молот, что-то гремело и скрипело, и, когда я проходил мимо (рядом был кинотеатр «Ударник»), мне делалось страшновато: отчего там, за железным забором, так сильно гремит? И вот как раз в этот гром и скрежет, в это пекло и полез Анатолий.

Он стал слесарем-инструментальщиком.

Я не мог не заметить, что Толя довольно быстро переменился – раздался в плечах, стал серьезней. Но стоило ему после работы поесть и немного отдохнуть, как я, нетерпеливо поёрзывая на стуле, говорил:

– Ну что, идем?

Толя нарочно тянул, делал вид, что идти ему никуда не хочется.