Анатолий Баранов - Маленькие друзья больших людей. Истории из жизни кремлевского ветеринара

– А в этом году Жунечке стало совсем плохо. Появились боли в ушках. Он, бедненький, из-за них постоянно стонет. Ухудшилось общее самочувствие и совсем пропал аппетит. Плохо спит. Ночью часто просыпается, пищит, как хворый котенок, и трясет головой. И самое главное – в кровь расчесывает ушки. Когда в выходные дни я дома, то слежу за ним и не позволяю так сильно раздирать себя. А в рабочие дни – каждый день в восемь тридцать утра уезжаю на работу и возвращаюсь домой только в семь вечера. Жуня предоставлен сам себе. Мне, Анатолий Евгеньевич, больно смотреть на моего любимого… Лучше бы у меня болели уши, – тихо произнесла Галина Леонидовна, вытирая носовым платком накатившие слезы.

Да, подумал я, одна кофейная церемония и приятный разговор со светскими дамами у меня сегодня не получится. Застарелый отит – дело серьезное. Тем более хронический гнойный процесс. Медики и ветеринары не зря потихонечку и под всяческими надуманными предлогами отказались от лечения тяжелобольной собаки.

– Галина Леонидовна! Успокойтесь и не переживайте так сильно, – непроизвольно сорвалось с моего языка. – Вылечу я вашего Жунечку, обязательно вылечу, – пообещал я ей.

Как гласит русская пословица, слово не воробей – вырвалось, не поймаешь! Отступать теперь было поздно, да и некуда. К тому же еще эти разговоры о журнале «Ветеринария» с моей статьей об осложнениях у собак после прививок и их лечении… Одним словом, попался ты, доктор, в собственный капкан…

Однако мое поспешное и совершенно необдуманное обещание подействовало на Галину Леонидовну магически. Она тут же успокоилась. Ее глаза засветились надеждой.

Я отдал записку с названиями вакцин Нонне, решив не затягивать с осмотром Жуни.

На меня вдруг нахлынуло такое чувство, словно я оказался неподготовленным к сдаче самого серьезного экзамена по клинической дисциплине. Может быть, даже не к экзамену, потому что я всегда без особого волнения их сдавал. Скорее всего, к важному испытанию – испытанию своего умения и профессионального мастерства. Мне предстояло проявить себя достаточно грамотным, правильно мыслящим ветеринарным врачом, который в случае необходимости сможет найти неординарный способ лечения одной из труднейших для отоларингологов запущенных болезней – гнойного отита. Но каким образом? Этого я пока не знал.

Однако я отдавал себе отчет в том, что риск оказаться в беспомощной ситуации и стать «крайним» был слишком велик. В любой момент хронический гнойный отит мог перекинуться на оболочки головного мозга и вызвать их воспаление. Вот что, по-видимому, так пугало всех предыдущих коллег. Если лечение хронического гнойного отита представляло для врачей сложность и вызывало неуверенность в исходе лечения, то посмертный диагноз – энцефалит, менингит или менингоэнцефалит – пуделю был бы поставлен патологоанатомами безошибочно. И наверняка все «шишки» достались бы мне. Но меня это, в общем-то, не пугало. А то, что собака принадлежит столь известным и могущественным людям и в случае неудачи могут возникнуть какие-то неприятные последствия, меня не останавливало. Год-то на дворе был не 1937-й!

Мое внутреннее состояние как бы говорило, что я спасу эту милую добрую собачку с седенькой мордочкой и чрезвычайно страдальческим выражением умных глаз, так жалобно просивших меня о помощи.

Но как помочь Жуне? Чем его лечить? Вопросы, вопросы и еще раз вопросы…

А в мыслях звучало тревожное сообщение Галины Леонидовны о том, что многолетний недуг сделал с Жунечкой свое черное дело. Животное уже несколько лет не играло в свои любимые игрушки. Пес даже отказался грызть привезенную в подарок одним крупным чиновником МИДа импортную ароматную «косточку» из сухожилья быка, с которой раньше так любил весь день забавляться.

– Какое там грызть косточку!.. Жуне-то даже мясо поглощать трудно, – высказал я свое мнение, прервав невеселые раздумья. – Любые движения челюстей тут же отдают в ушах страшной болью. Гнойный хронический отит, да еще в такой запущенной форме, представляет для ни в чем не повинной собаки уже не болезнь, а просто инквизиторскую пытку. А за столько лет безмерного тягостного терпения Жуни болезнь не только стала хронической, но и лишила малыша всякой надежды на выздоровление, – грустно подытожил я.

Во время осмотра понурый Жуня сидел, сжавшись и сутулясь, с выражением нескрываемого ужаса на мордочке. Зрачки его темно-карих глаз от страха были расширены, как будто он находился в ночной мгле, а маленькая пасть плотно сжалась, словно он боялся залаять или нечаянно тяпнуть меня за руку. Но надевать намордник или завязывать челюсти бинтом Жуне я не стал, это было бы слишком унизительно для такого умного создания. Я мог биться об заклад, что во время моей консультации собака кусать меня не станет. Тем не менее осмотр больного я проводил с особой щадящей аккуратностью, чтобы не причинить лишнюю боль. Созерцая ужасную картину, творившуюся в собачьих ушах, я представил себе муки, которые выпали на долю маленького животного. Казалось, страдания Жуни стали невольно передаваться и мне…