Ги Бретон: Лукавые истории из жизни знаменитых людей

В школьные годы я имел обыкновение рисовать на полях тетрадей карикатуры на писателей, произведения которых мы изучали.С присущей пятнадцатилетнему подростку жестокостью я изображал их в гротескном виде. Например, нос Цицерона украшала огромная бородавка. Золя целиком умещался за стеклами своего пенсне, лоб Виктора Гюго был настолько велик, что доставал до небес, Ламартин окунал свое перо в озеро фиолетовых чернил, Франсуа Коппе носил сердце на перевязи, а Шатобриан заливался горючими слезами, любуясь собой в зеркало...Что же касается Вийона, которого я рисовал на уроках глубокоуважаемого Марио Рока в Коллеж де Франс, то он скорее походил на Шарля Трене из «Зачарованной дороги», нежели на человека, которому свойственны все земные пороки.

Словом, я изображал их такими, какими они представлялись мне, когда я читал между строк их биографические очерки.От этой привычки мне так и не удалось избавиться... И даже тогда, когда я работал над другими книгами, писал «Любовные истории в истории Франции» или описывал свои приключения в парижских сектах, я продолжал машинально рисовать карикатуры на знаменитых людей. В этой книге я постарался изложить словами то, что рисовал карандашом. Их импровизированные портреты имеют скорее карикатурное, нежели реальное сходство. Короче говоря, они напоминают тех человечков, которых я когда-то непринужденно рисовал на полях своих ученических тетрадей.

Монотонно тянется урок по древней истории. Стоя у доски, на которой дежурный написал «5 июня 1809 года», учитель равнодушно рассказывает о галльской войне:

— И тогда Цезарь соединился со своим полководцем Лабиенусом.

В третьем ряду краснощекий ученик, подперев щеку рукой, демонстрирует полнейшее равнодушие к античному Риму. Он мечтает, устремив взор на растущий во дворе платан, несколько веток которого заглядывают в окно.

— Месье Бальзак, о чем вы думаете? Опять витаете в облаках?

Тридцать пар глаз исподтишка наблюдают за тем, кого учитель только что окликнул своим скрипучим голосом. Бедняга, погруженный в свои мечты, даже не пошевелился.

— Месье Бальзак, я к вам обращаюсь.

— Ну же, Оноре, ответь,— шепчет ему сосед по парте.

Мальчик открывает, наконец, свои огромные глаза и с удивлением оглядывает учителя, своих товарищей, старый класс Вандомского коллежа. Словом, ту действительность, от которой мечты унесли его далеко-далеко. Как человек, которого только что разбудили, он не торопится стряхнуть сон окончательно. Наконец, он сглатывает слюну и бормочет:

— Мой генерал! О, святой отец...

Весь класс взрывается от хохота.

Учитель, почтенный ораторианец, подходит к его парте.

— Вы, как обычно, бездельничаете! Мало того, вы насме­хаетесь над учителем. Отправляйтесь в карцер!

Лицо Оноре вспыхивает.

— Хорошо, отец мой...

Он встает, но учитель останавливает его:

— Покажите мне вашу работу!

Оноре, краснея, протягивает тетрадь.

— Вы не только ленивы, месье Бальзак, но и безмерно горды.

Демонстрируя тетрадь классу, учитель продолжает сухим тоном:

— Посмотрите, месье, чем забавляется ваш одноклассник.Он возымел наглость поставить свое имя рядом с именем императора и исписал целую страницу словами «Юлий Цезарь, Наполеон, Бальзак, Юлий Цезарь, Наполеон, Бальзак...» Вы заслуживаете наказания, маленький лентяй. Если и дальше вы будете продолжать в том же духе, я вынужден буду поставить в известность ваших родителей... Месье Верден, отведите месье Бальзака в карцер для учеников младшего класса.

Этот карцер был самым мрачным в Вандомском коллеже. Кому-кому, а Оноре это было хорошо известно. Он проводил в нем три-четыре дня в неделю. Вот он идет за надзирателем по грязным и сырым коридорам старинного здания к угловой башне, фундамент которой с XVI века омывают воды Луары.

В камере темно. Зарешеченное окно выходит на реку, и до юного Оноре долетают знакомые удары вальков, которыми прачки выколачивают белье. Место, отведенное для стирки белья, находится как раз рядом с башней. Улыбающиеся и говорливые вандомки в белых чепцах сменяют друг друга в течение всего дня.

Взобравшись на стол, Оноре может даже увидеть мирно текущую Луару. Но ему не до этого. Едва в коридоре затихли шаги отца Вердена, как Оноре бросается к двери и напрягает слух. Чего же он ждет? В коридоре вновь слышится звук шагов. В замочной скважине тихо поворачивается ключ, и дверь от­крывается. Входит старик, прижав палец к губам. Это отец Лефевр, библиотекарь. В руках у него две дюжины книг.