Мария Башкирцева - Если бы я была королевой… Дневник

– Ну погодите еще. Не бросайте меня.

Я очень люблю этого ребенка. <���…>

Пятница, 19 сентября 1884 года

Ему опять хуже. Не знаем, что делать – уезжать или оставаться: он то кричит от боли, то улыбается нам. Уехать – значит признать, что он очень плох, а оставаться и смотреть, словно в театре, как он извивается от боли…

Я ужасна, я говорю об этом без малейшей деликатности, мне кажется, можно было бы найти какие-то слова, более… то есть менее… Бедный ребенок.

<���…>

Среда, 1 октября 1884 года

<���…> Жюлю [Бастьен-Лепажу] все хуже и хуже. <���…>

А я не могу работать. Моя картина не будет написана. Вот! Вот! Вот!

<���…>

Он уходит и очень страдает. Человек в таком состоянии уже отстранен от земли; он уже парит над нами; со мной теперь тоже так бывает иногда. Видишь людей, они тебе что-то говорят, отвечаешь им, но ты уже не на земле – какое-то спокойное равнодушие, не болезненное, а словно после приема опиума.

<���…>

Что ж, он умирает. Езжу к нему только по привычке; от него осталась тень, но я и сама уже наполовину тень; так к чему это все?

Мое присутствие ничем ему в общем не помогает, я бесполезна; у меня нет дара вдохнуть в него жизнь. Он радуется, когда видит меня, вот и все.

Я тоже равнодушна. Да, он умирает, а мне все равно; я словно не понимаю этого; что-то уходит. Если бы он… Если бы я видела… <���…> Да какое там! Он очень привязан к нам . Он нас обожает. Вот так. <���…> Я для него восторженная поклонница, наделенная некоторым талантом и потому способная его понять. Ну что ж. Ну что ж, мне хотелось бы быть [подругой?] его страданий, чтобы его любить… или плакать над ним…

Но вот так…

Словом, все кончено.

Все кончено. В 1885 году меня похоронят.

<���…>

Четверг, 9 октября 1884 года

Вот видите. Я ничего не делаю. У меня все время лихорадка. Мои врачи – два очаровательных болвана. Я пригласила Потена и отдалась ему в лапы. <���…> Судя по всему, моя худоба и все прочее не от чахотки; это случайная хворь, которую я подхватила, но никому о ней не рассказывала – все надеялась, что сама пройдет, и продолжала лечить легкие, которые за это время не стали хуже.

Но не буду морочить вам голову своими хворями. Главное, что я ничего не могу делать!!!

Ничего!

Вчера начала одеваться, чтобы поехать в Булонский лес, и дважды готова была бросить это дело: не было сил. А все-таки оделась до конца. <���…>

Воскресенье, 12 октября 1884 года

Не смогла выйти из дому.

Я совсем разболелась, хоть и не лежу. Через день приходит врач. <���…>

О Господи, Господи, а как же моя картина, моя картина, моя картина!

Приходил Жюлиан. Значит, ему сказали, что я больна.

Увы! Разве это скроешь? И как мне поехать к Бастьену?

Четверг, 16 октября 1884 года

У меня страшная лихорадка, она меня изматывает. Весь день провожу в гостиной, из кресла перебираюсь на кушетку.

Приезжал Бастьен. И Робер-Флёри.

Дина читает мне романы. Вчера приходил Потен, завтра снова придет. В деньгах он не нуждается, приходит так часто просто потому, что относится ко мне с некоторым участием.

Я совсем не могу выбраться из дому. Но бедняга Бастьен выезжает; и вот он попросил, чтобы его принесли сюда, устроился в кресле, ноги положил на подушки, а я рядом в другом кресле, и так просидели мы до пяти-шести часов.

Я закутана в плюш и бархат, все это белое, но разных оттенков; глаза у Бастьена так и вспыхнули от удовольствия:

– О! Если бы я мог писать!

А я!

С картиной на этот год покончено!

Суббота, 18 октября 1884 года

Бастьен приезжает почти каждый день. Мать его вернулась, и они навестили нас все втроем.

Вчера приходил Потен; чувствую себя не лучше. <���…>

Воскресенье, 19 октября 1884 года

У нас обедали Тони и Жюлиан.

Понедельник, 20 октября 1884 года

Погода прекрасная, но Бастьен, вместо того чтобы поехать в Булонский лес, явился сюда. Он уже почти не может ходить: брат ведет его под руки, почти несет. Бедный ребенок – упал в кресло в полном изнеможении. Бедные мы, бедные! А как много на свете здоровых привратников! Эмиль – замечательный брат. Он помогает Жюлю спуститься с лестницы и вносит его на руках к ним на четвертый этаж.

Но у меня есть Дина, такая же самоотверженная. Моя кровать уже два дня стоит в гостиной, но она не видна, благо гостиная очень большая и перегорожена ширмами, пуфами и роялем. Мне слишком трудно подниматься по лестнице.