Анна Алматинская - Минувшее

…Ленина не стало. Смерть унесла его туда, откуда нет возврата. Но великая мысль его и славные дела живут! Живут и освещают путь человечеству к счастью. (Запись в тетради 1924 года).

Был осенний день 1926 года. Природа угасала, как гаснет летний день — медленно, задумчиво, умиротворенно. Бледнеют краски, но густеет синева неба, да чаще набегает шатун-ветерок, колыша полинявшую зелень запыленных листьев.

В этот день в женсовете Средазбюро ЦК РКП(б) было людно. Активистки, делегатки и общественницы готовились к великому событию — массовому снятию паранджи мусульманками. Почти тысячу триста лет держал шариат женщин бесправными затворницами, лишив их всех общественных прав и закрыв их лица покрывалами. Но вот час настал! Женотделами долго велась работа по разъяснению новых советских правовых норм. Лед тронулся. Об этом ясно говорили заявления, присланные женщинами Ашхабада, Бухары, Коканда, Ташкента и других городов. В память великого Ленина они хотят всенародно открыть свои лица и сжечь паранджу — этот символ бесправия и угнетения. Акт сожжения паранджи они просят приурочить к Октябрьским праздникам. Вот почему так людно было в этот день в Центральном женотделе. Тут готовились к съезду сотни женщин. Съезд должен был всколыхнуть робких затворниц, придать им смелости, укрепить веру в новый закон и в свои силы. После съезда намечался всенародный митинг на площади и сожжение ненавистной паранджи.

…Длинный зал Дома Советов переполнен. Пестрые разноцветные платья девушек и молодых женщин перемешаны с темными нарядами и бархатными камзолами пожилых женщин. Между ними зловещими мрачными птицами мелькают закутанные в паранджу робкие затворницы и враждебно настроенные фанатички. А их немало собралось, этих хранительниц старого, отжившего домостроя. Они пришли сюда, чтобы дать решительный бой новым законам, новым формам жизни. Лица у этих оппозиционерок открыты. Чачваны закинуты на голову. Здесь нет ни одного мужчины: им не от кого прятаться. Взгляды их жадно скользят по лицам русских женщин. Критически смотрят на узбечек в европейских костюмах — работниц женотделов. Хранительницы старого быта явно поражены: «Как же это аллах не покарал этих отступниц от шариата! Почему не почернели их лица?!» Зал гудит, как растревоженный улей.

Смотришь — и глаза разбегаются, взгляд не может уловить знакомые лица, настолько все возбуждены. Ко мне подошла Николаева. Вот уже два года я знаю эту замечательную женщину. Среднего роста, шатенка с ярким румянцем и ясными карими глазами, всегда подтянутая, спокойная и внимательная, она предана работе, которую поручила ей партия. А несколько месяцев назад ее выбрали заведовать областным женотделом. За этот съезд она сильно волновалась.

— Ты довольна, Анна Петровна? Вон какая у тебя армия! Только не дисциплинированна, — добавила я лукаво.

— Понимаешь, тут такое столкновение различных мнений. Боюсь заварухи. Жаль, что мы свободно не владеем языком коренного населения.

— Не беда. Кое-что поймем, остальное разъяснят переводчицы.

— Перевод — дело сложное, а тут готовится оппозиция. Меня предупредили работники Ферганы.

— Дело серьезное. Кто же организовал оппозицию?

— Во главе стоит вдова ишана. После его смерти права на святость унаследовала вдова. Она имеет большое влияние не только на женщин, местное духовенство очень считается с нею. Вот она-то и пожаловала сюда.

— Так это же замечательно! Ее надо распропагандировать — женщины толпами пойдут за нею…

— Пустое! Она сама верит в свою святость, фанатична хуже муллы.

Не успела Николаева договорить фразу, как подбежавшая делегатка позвала ее в президиум, собравшийся на сцене за длинным столом, покрытым красным сатином.

Я оглянулась, все стулья были заняты. Но вот в третьем ряду затрепетала красная косынка. Молодая женщина в элегантном черном костюме махала мне косынкой, указывая на свободный стул рядом. Я узнала Рисолят, работавшую в женотделе. Едва я успела занять свое место, как прозвучал звонок и председатель объявила о докладе Любимовой.

И вот на трибуне зазвучал голос докладчика. Говорила Любимова на русском языке. Странное дело, когда выступала Любимова, какие-то невидимые нити протягивались от нее к аудитории. Так было и теперь. Большинство не понимало русского языка, но никто не мог отвести глаз от вдохновенного лица, обрамленного огненно-золотистыми подстриженными волосами, от искрящихся серых глаз. Да, вождь женских боевых отрядов умела покорять, завораживать затворниц.