Анна Алматинская - Минувшее

— Послушай, джаным. Дни мои сочтены. Пройдут годы, и тогда ты напиши о несчастной жене ишана. А теперь слушай. После смерти мужа народ продолжал приходить ко мне за советами, а муллы за разъяснениями не понятой ими суры корана. Они верили, что святость ишана перешла на меня. Но недавно я спасла девчушку от тяжелой участи. Отправив ее в город в женотдел, я навлекла на себя гнев страшного человека, Ее насильно хотел взять в жены юзбаши Палван-ата, свирепый басмач, любимец курбаши Курширмата. Я не знаю, как он узнал о моем участии в отправке Мухаббат в город, но прислал ко мне старуху жену со словами: «Ты вырвала из моих рук добычу. Клянусь бородой пророка, что больше года тебе не жить на свете».

Помолчав, она сорвала бутон розы и, протянув мне, продолжала:

— Прошло уже три месяца, я жива. Но доживу ли до весны — не знаю. Юзбаши кровожаден. Он всегда держит слово, когда хочет пролить кровь. Эти три месяца я веду борьбу с шариатом. Вот и сюда приехала за этим.

— Почему же вы сами не работаете в женотделе? Надо переехать в город. Там вы найдете защиту и пользу принесете, — проговорила я взволнованно. Мне казалась страшной ее обреченность.

— Нет, джаным, нельзя мне в город. Как я оставлю робких затворниц? Они верят мне, верят и мужья этик несчастных. Ведь я правоверная жена святого, читаю и объясняю им коран! Многих я направила по новому пути.

На террасу вышла Рисолят и позвала нас пить чай. Обнявшись, мы пошли в комнату, а вскоре, распростившись, я ушла домой.

Время шло. Часто передо мною вставал яркий образ Паризат, этой поборницы женских прав. Иногда у приезжих делегаток я наводила справки о Паризат. Мне восторженно рассказывали о ее успехах, о смелых выступлениях. Уже прошел условный срок — Паризат жила. Я успокоилась. В недобрый час сообщила мне Рисолят черную весть: «Убита Паризат!»

Чудесным апрельским днем ехала она на арбе в сопровождении пяти женщин в Наманган на слет кишлачных активисток. На полпути на них налетела шайка басмачей. Испуганный арбакеш соскочил и спрятался в придорожных камышах. Паризат погнала лошадь вскачь. Казалось, уйдут от погони. Но верховые срезали поворот дороги, догнали арбу, остановили. Женщины, плача и причитая, заслонили Паризат. Все они были в паранджах, и узнать ее было нельзя. Свирепый юзбаши выхватил из ножен шашку:

— Открыть чачван! Где Паризат? Ну? Всех зарублю!

Тогда Паризат поднялась во весь рост и, откинув чачван крикнула:

— Трусливый шакал! Ты воюешь с беззащитными женщинами! Руби же, трус! Я Паризат! Но помни, злодей, час твой пробил. Смерть стоит за твоими плечами!..

Взбешенный юзбаши взмахнул саблей, но, вздыбив коня, удержал удар. Хрипя от бешенства, свирепо завизжал:

— Связать ее! Ко мне на седло! Я научу эту дочь праха выполнять волю мужчины. Вяжи!

Видимо, нукеры знали, что ожидало эту несчастную женщину, какие ей грозили муки. Они горячили коней, но к арбе не приближались. Вдруг прогремел выстрел. Паризат как подкошенная упала на дорогу. Юзбаши зарычал, обернувшись, взмахнул шашкой, намереваясь снести голову смелому нукеру. Тот успел прикрыться винтовкой, но винтовка была выбита ударом и кисть руки отсечена клинком. Озверевший басмач уже рубил и топтал конем мертвое тело Паризат.

В пылу ярости юзбаши не расслышал топота коней, не заметил, что из-за ближнего холма на звук выстрела вылетел конный дозор и с ходу врубился в шайку. Это спасло остальных женщин. Часть басмачей успела ускакать. Юзбаши и безрукого басмача красноармейцы взяли в плен.

По приговору суда юзбаши был расстрелян.

Древние мудрецы верили, что у каждого человека своя звезда, которая направляет его жизнь и сопутствует ему всюду. Одна ведет своего питомца по светлому пути к истокам науки, таланта, героизма, власти. Другая влечет темными путями к порокам и преступлениям.

Если говорить о звездах, то моей звездой всегда был Горький, его непревзойденный талант, его творчество.

Горький! Это светлый луч в сумраке затхлой, застойной обывательщины, тупости и мещанства царской России — России, придавленной мощью неограниченной власти императора всероссийского Александра Третьего. Этот образ отупения и гнета, с затаенной чертой купеческого самодурства, гениально подметил талантливый скульптор Паоло Трубецкой и воплотил в памятнике царю, установленном в Петербурге в 1909 году.

Я помню это событие, о нем говорила вся Россия. Удивлялись смелости скульптора, его таланту и проникновению в сокровенное. Богатырский конь, полный скрытого огня, силы и движения, застыл, затянутый поводьями в крепкой руке, придавленный тяжеловесной фигурой царя. В этом произведении искусства все усматривали намек на застой жизни и незыблемый гнет в России.