Борис Коптелов - Император Лициний на переломе эпох

П. Нестола [92], соединив все достижения исследователей предшествующего времени, включая данные нумизматические, касающиеся Bellum Cibalense, пришел к следующим выводам: прямое свидетельство о дате войны находится в Consularia Constantinopolitana – это 314 год, дата сражения – 8 октября (bellum cibalense fuit die VIII id. Oct.). Но уже в 1953 году П. Брюн отмечал, что монеты, вычеканенные в 314 году во владениях Константина, содержат и изображение Лициния, а это служит доводом в пользу утверждения, что конфликта в 314 году еще не было. Поэтому Брюн предложил отнести начало войны на 2 года позже – т. е. к октябрю 316 года. Нестола считает, что и в сообщениях Аврелия Виктора, Евсевия и Анонима Валезия больше резона видеть указание на войну именно в 316 году. В целом ученый придерживается этой датировки, поскольку она лучше аргументирована. Принимая в общем такую позицию, следует отметить, что есть и другие доводы, подтверждающие и то и другое мнение. В частности, у Евтропия (Х.5–6) говорится не об одной кампании, а о нескольких: «Сначала в Паннонии, затем, после тщательной подготовки к войне, у Цибала, победил он (т. е. Константин. – Б. К.) Лициния и завладел Далмацией, Мёзией и Македонией, а также и другими провинциями. После этого они еще много воевали; мир заключался и нарушался неоднократно» [93]. Несмотря на сомнительность всей картины событий (у Зосима и Анонима Валезия, авторов более подробных, она совсем иная) все же нельзя не заметить, что Евтропий скорее наводит нас на мысль о правоте Ди Майо. Аммиан также дает благоприятную для этого вывода информацию, упоминая франка Бонита, который «много раз сражался в междоусобной войне против партии Лициния на стороне Константина» (Амм. Марц. XV.5.33) [94]. В данном случае, выражение «много раз» больше соответствует двум разным кампаниям 314 и 316–317 годов, конечно, при том, что была еще и война в 324 году.

Тем не менее, данные, наталкивающие на мысль о том, что первая война Константина и Лициния состояла из одной кампании 316–317 годов, более многочисленны и конкретны. Из неупомянутых П. Нестолой свидетельств следует отметить наиболее ценное в «Извлечениях» (XLI.16–17) – это народная шутка о Константине, причем явно языческого происхождения: «десять лет он был весьма представительным, двенадцать последующих – разбойником, а десять последних – мотыльком из-за своей чрезмерной расточительности» [95]. Если иметь в виду, что Константин пришел к власти в 306 году, то год, когда он перестал быть «представительным» и стал «разбойником» – это именно 316-й, что хорошо согласуется с датой начала войны, конец же ее, как ранее упоминалось, относят к 1 марта следующего года. В итоге со всей определенностью можно утверждать, что война началась в 316 году и шла до февраля 317 года, а Bellum Cibalense и Bellum Campi Ardiensis протекали в рамках одной военной кампании, без длительного перерыва.

Идеологический и политический аспекты войны требуют особого внимания, так как именно в данных сферах в тот период происходили важнейшие изменения, имеющие глубокие исторические последствия. Однако религиозный фон столкновения выглядит по источникам как почти непроглядный туман. Церковные историки, например, Евсевий, не запечатлели никаких чудес, которые бы сопутствовали войне и не заметили ничего такого, что бы вошло в историю христианства [96]. Тем не менее, идеологический аспект в конфликте, безусловно, был. Конечно, причины императорской междоусобицы всегда наиболее интересовали и древних авторов и современных ученых. Очевидно, и здесь возможны различные мнения. В основном их можно свести к двум позициям, выраженным еще в эпоху, близкую самой войне: 1) Константин хотел отобрать у Лициния часть его балканских владений и 2) оба правителя были настолько несхожи по характеру, воспитанию и взглядам, что раздор между ними возник естественно и просто отражал невозможность взаимодействия. Наиболее детально обстоятельства ссоры излагаются у Анонима Валезия [97], который свидетельствует, что один из военачальников —

Сенецион злоумышлял против Константина, а потом укрылся во владениях Лициния, который числил Сенециона среди «своих людей». Отказ восточно-римского императора выдать интригана и стал важной причиной войны. Впрочем, были и другие основания – несговорчивость Лициния в вопросе о выдвижении Цезарей-соправителей. Наконец, в Паннонии, на границе владений обоих правителей, Лициний приказал повергнуть статуи и изображения Константина. Уже в ходе войны Лициний выдвинул одного из своих сподвижников, Валента, в ранг Цезаря, показывая этим свое право назначать соправителей. Но Константину это настолько не понравилось, что Лицинию потом пришлось казнить Валента, чтобы достичь мирного договора с Константином (1 марта 317 года). Компромисс, наконец, был достигнут (правда, после страшного кровопролития) и Цезарями были провозглашены оба сына Константина – Крисп и Константин II, а также Лициний II, сын восточного императора. Между двумя основными битвами проходили довольно интенсивные переговоры, что показывает неокончательность ссоры. В целом процесс возникновения войны, ее причин, сложных политических переговоров убеждает в том, что имеем дело с многофакторным явлением, в котором переплетались субъективные и объективные нюансы отношений правителей. Подтверждают это наблюдение и некоторые сведения, выраженные в форме весьма искусных и замаскированных намеков у Юлия Капитолина [98]. Он устанавливает очень странную связь между Лицинием и Филиппом Арабом, одним из императоров III века. Лициний, якобы, хотел, чтобы его считали потомком Филиппа. Но, естественно, никаких генеалогических отношений здесь нет и быть не может. Тогда зачем Капитолину потребовалась эта небылица? Очевидно затем, чтобы намекнуть на сходство характеров Лициния и Филиппа. Оба незнатны, но высокомерны, оба хитры и склонны к интригам. Здесь угадывается влияние пропаганды, которую, возможно, развертывали сторонники Константина перед войной и в ходе ее, чтобы привлечь армию на свою сторону и не допустить измены части своих легионов. Если это так, то Константин в основном делал ставку на свою знатность и личные достоинства, противопоставляя их худородности и подловатости Лициния. Последний, очевидно, вел не менее активную агитацию среди своих и константиновских войск, используя в качестве козырей, по-видимому, свой солидный возраст и опыт управления империей. Конечно, это лишь приблизительная оценка, но и она позволяет понять всю сложность происходивших тогда идейно-политических процессов. Безусловно, первая война, измотав соперников, оставила их противоречия весьма острыми, и мир 317 года далеко не подводил итог вражде.