Килиан Жорнет - Нет ничего невозможного

Сегодня 21 мая, уже наступил комендантский час, и я чувствую себя будто вор, крадущий моменты, принадлежащие только тишине гор. В это время здесь, на гребне выше восьми с половиной тысяч метров, не должно быть никого; солнце садится за Чо-Ойю. Все горы вокруг кажутся низкими, и, несмотря на плохое самочувствие — а у меня в самый неподходящий момент развился гастроэнтерит, и теперь меня мучают тошнота и диарея, — я забываю обо всем и проживаю глубину этого уникального момента, который позволяет увидеть все спокойствие и всю красоту ночи.

Последние четыре дня я отдыхал в базовом лагере Ронгбука, откуда выходил побегать и поесть жареной картошки в тибетских лоджах. Мне было скучно просто так сидеть в палатке. А двадцать часов назад, 20 мая, после ужина я покинул склон из камней и пыли, где оканчивается дорога, каждый день привозящая туристов, которые делают фотографию на фоне самого высокого пика планеты и, возможно, покупают пару сувениров, и где примерно десять тысяч лет назад Миларепа [64] Учитель тибетского буддизма, йог-практик, годы жизни 1052–1135. Прим. перев. укрылся в пещере, чтобы заниматься медитацией. Я забросил за спину рюкзак, где лежало все необходимое: комбинезон на пуху, ботинки с кошками, ледоруб, две лыжные палки, литр воды, штук пятнадцать гелей и энергетических батончиков, налобный фонарик, перчатки, рукавицы и очки. Я много лет изучал и оптимизировал снаряжение и его наборы. «Это не нужно, это долой, это можно убрать», — слышали инженеры или дизайнеры, когда я встречался с ними, чтобы создать прототип обуви, одежды или рюкзака. Я хватал ластик и стирал на дизайн-проектах молнии, карманы и все, что казалось мне лишним, пока образец не оставался настолько простым, что его можно было нарисовать, не отрывая карандаша от бумаги. Например, ботинки, которые были сейчас на мне, напоминали большие носки на подстежке из изолирующего материала, с подошвой из углеволокна и уже встроенными кошками. Они занимают мало места и почти ничего не весят; я могу выбежать в легких кроссовках, а потом, достигнув снега, надеть сверху эти «носки» с кошками и продолжить восхождение по льду.

В десять вечера я начал бег и за ночь пересек бесконечную двадцатикилометровую морену, подойдя к леднику, где располагался продвинутый базовый лагерь. Там я остановился на пару часов, чтобы отдохнуть, немного поесть и попить в ожидании момента, когда солнце появится и согреет воздух, прежде чем я выйду на снег. С появлением солнечного ореола я начал двигаться по леднику и поднялся до северного склона. В тот момент я почувствовал, что что-то не в порядке, — желудок бушевал и время от времени я с удивлением ощущал позывы рвоты. Когда я понял, что у меня приключился гастроэнтерит, я уже преодолел высоту в восемь тысяч метров. Конечно, спускаться, когда вершина так близко, мне было бы обидно. В любом случае я понимал, что боль в животе и понос как-нибудь переживу. Максимум буду плохо себя чувствовать. Больше всего мешала диарея — она заставляла расстегивать пуховый комбинезон и снимать верхнюю часть, чтобы облегчиться, а на такой высоте это было очень неудобно. Я нашел другое решение: перестать есть. Тело могло несколько часов питаться собственными жирами, хотя, конечно, у меня несколько снизился бы запас энергии. Так я потихоньку продолжал подниматься.

Учитывая текущее состояние горы, без вероятности лавин, и тот факт, что я находился на гребне, единственными рисками, которые я мог себе представить, были риски отека или обморожения из-за холода. Я продолжал медленно подниматься, не наблюдая никаких настораживающих симптомов.

Когда солнце исчезло за Чо-Ойю, я продолжил движение, не колеблясь. Я знал, что если буду двигаться без остановки, проблем не возникнет, каким бы ни был холод. Шаг за шагом я поднимался, утратив представление о времени и ни о чем не беспокоясь, приветствуя одиночество и тишину, которые дарила мне ночь.

Там, наверху, восприятие времени меняется. Оно витает вокруг тебя, ты можешь чувствовать его, но не можешь потрогать. Оно везде. То же самое происходит с мышлением — оно останавливается и будто залито белым светом. Мозг загружен глубокой медитацией, далек от тела, которое борется за продвижение с плачевной скоростью. Он может отвлечься только на техническую сложность; в таком случае мышление на несколько мгновений возобновляется, чтобы отдать четкий приказ, и снова погружается в вакуум.

Теперь мне кажется, что я уже давно должен был дойти до вершины. В темноте я не вижу, где заканчивается гора, и, преодолевая каждый выступ, хочу, чтобы он был последним, но впереди всегда есть еще один. А потом наступает момент, когда я угадываю в полумраке ребро горы, ветер и свет огней, медленно подрагивающих с другой стороны.