Килиан Жорнет - Нет ничего невозможного

Морена, на которой мы обнимались восемь месяцев назад, покрыта палатками всех размеров, цветов и форм, какие только может вообразить изощренный ум. Гребень, по которому мы спускались, избегая лавин, — теперь безмятежная и внушающая уверенность поверхность, покрытая плотным снегом, с веревочными перилами от начала снега до самой вершины горы. Между Ронгбуком и последним лагерем на высоте восемь тысяч триста метров находится примерно триста человек — половина из них мечтает покорить вершину, а еще половина работает над тем, чтобы эта мечта сбылась. Из всеми покинутого места, каким лагерь был в прошлом году, он превратился в небольшой мультикультурный город, где каждый поглощен работой, предшествующей восхождению.

Наш с Себом пропуск — общий с другой экспедицией, которая находится здесь, в горах, уже несколько недель. Я прибыл с соседней вершины, Чо-Ойю, где провел неделю с Эмели. Себ только что прилетел из Франции, и, хотя он прожил последние недели на высоте (сначала в Тибете, потом в Альпах), эту ночь он провел в мучениях. У него сухой кашель, боль в груди, откашливается немного крови. Это признаки отека легких. Нам придется не спешить и подождать несколько дней, прежде чем подниматься в продвинутый базовый лагерь.

В первый же день мы навестили ребят из экспедиции, с которой делим пропуск. Один из них — врач, но не специалист по горным видам спорта. Он наблюдает за Себом и, отмечая его симптомы, очень серьезно говорит:

— У тебя очень тяжелое состояние. Отек легких — это не шутка. Тебе нужно немедленно спуститься! Выпей вот это лекарство, если вообще завтра проснешься…

Мы с Себом не даем доктору, который желает только лучшего, договорить, потому что давимся от смеха, как шкодливые дети. Мы знаем, что происходит: у Себа неприятное, но не связанное с особым риском состояние. Нужно отдохнуть пару дней и идти дальше. Максимум, что может произойти, — на денек придется спуститься на альтиплано, чтобы восстановиться. Несколько лет назад мы ездили на Эльбрус, и там у него было то же самое, но с уменьшением высоты все прошло.

Себу тяжело дается ночь, но утром он чувствует себя лучше. За следующий день он окончательно восстанавливается и, проснувшись, бегает по лагерю. На третий день мы решаем подняться к продвинутому базовому лагерю, ближе к вершине, куда в прошлом году отказались идти яки.

Разложив вещи, я решаю потренироваться, чтобы акклиматизироваться и понять, какие на высоте условия. Поскольку мне все еще кружит голову идея попробовать восхождение по северо-западной стороне, с которым мы не справились год назад, я двигаюсь против потока. Я ухожу от тропы, идущей к северному склону, и пересекаю ледник до подножия северо-западной стены. Сейчас там намного меньше снега, чем летом. Меньше лавин! Правда, это означает, что на стене будет и больше льда.

Я начинаю подниматься и чувствую, что лед под ногами очень твердый. Десять сантиметров снега, покрывающие его, только придают белизны, но не делают путь прочнее; я не могу вонзить ледоруб или кошки на большую глубину, а выдерживать мой вес им приходится. Но дорога не слишком наклонная, так что я поднимаюсь, пока не оказываюсь на высоте нескольких сотен метров. Я вдруг останавливаюсь и задаю себе вопрос: а что я тут делаю? «Не слишком ли велик риск, на который ты идешь?» Если бы я столкнулся с этими условиями в прошлом году, я бы точно пошел до самого верха, не раздумывая, но сейчас, честно говоря, мне это не очень нравится. То, что произошло неделю назад, заставило меня уменьшить список рисков, на которые я был готов.

Ровно неделю назад мы с Эмели были на Чо-Ойю. Мы провели акклиматизацию и отличную подготовку, не выезжая из Норвегии, а потом предприняли стремительное путешествие — включающее привычную и каждый раз сводящую с ума битву с непальской бюрократией, — в результате которого оказались в базовом лагере всего за три дня, свежие и полные мотивации.

На второй день пребывания в горах я получил сообщение — из тех, что тяжело читать. В то утро мы поднялись из лагеря на высоту более шести тысяч метров и чувствовали себя на удивление хорошо. Но после спуска улыбкам не суждено было задержаться на наших лицах. Я включил спутниковый телефон, чтобы посмотреть метеорологические данные, и начал наводить порядок в палатке, пока аппарат искал сеть. Через пару минут я услышал «бип», означавший, что пришло сообщение. Этот номер телефона есть всего у двоих людей: у Эмели, которая находилась рядом со мной, и у Жорди Лоренсо, моего агента. Я сам использую этот телефон раз в неделю, отправляя ему сообщение о том, что со мной все хорошо, с просьбой передать это моей семье. Все это значит, что если пришло какое-то сообщение — случилось нечто серьезное. Я взял телефон и разблокировал экран.