Петр Пономар - Охотничьи рассказы

– Мы перекроем с Левченком ему путь. А ты, Иван, пойдёшь гнать. Тебе и отвечать за недобитый горшок. Чтобы готовился к охоте серьёзней, стрелял лучше. Учись, тренируйся, с 30 метров упустить такую мишень, добычу непростительно. Пойдёшь тихо по следу, скрадывай молча. Возможно, залежится, подпустит, вот и исправишь свои ошибки. На охоту нужно готовиться, а не так на авось.

Иван и остался выжидать время, пока обойдут мужики квартал леса с обеих сторон и не станут на позициях. Перекрыть уход зверю. У нас говаривали, ждать и догонять – самое плохое время. Время тоскливое, тревожное… Но оно идёт, и Кезля выждал и тихонько пошёл по следу. А мужики сошлись, порадовались. В квадрате зверь, на нас и пойдёт, доберём. Есть надежда, если не затяжелел в лёжке. Заняли позиции и стали ожидать. Тихонько шёл Иван, весь собран, с остановками, всё просматривал впереди. Ружьё в руках, курки взведены, как говорят, на (товсь). И сердце стучало учащённо, вот невдалеке и граница квартала – просека. И мужики где-то рядом ждут, ни выстрелов, ни сигналов не было. Развязка где-то рядом – но где? Может, ушёл мимо стрелков не замечен? Да гляди лучше, Ваня, чудес не бывает. Вона видна куча, должно быть, хвороста складомер, сгнил, наверное, старый, копной выделяется. А снежок на ней вроде порушен, и след тянет к ней. Должно быть, там, за ней и улёгся. А снег порушен, поди, пнул лычем, вот снег и порушился.

В той давно уже истлевшей куче хвороста жили муравьи и опустились в землю на зиму. А секач, обойдя её, развернулся на свой след лычем и забрался внутрь. Тише, точно, видимо, лежит за ней. Иван медленно тянул ногу по снегу и ступал мягко, и был весь во внимании, напряжении, пальцы руки ощутили курки. Метров семь не дошёл он до кучи. И вдруг эта куча начала разлетаться, как от взрыва, и из неё вылетает чёрный секач – торпедой на охотника. В мгновение он направил стволы в раскрытую пасть секача. И не заметил, что когда выставлял ружьё в рывке, и прогремел сдвоенный выстрел. Ружьё громыхнуло ещё не в секача, а где-то рядом. Но стволы попали в пасть, и зверь налетел на них. Секач припёр Ивана спиной к сосне. Кабан напирал на Кезлю, а стволы лезли ему в горло. Иван отчаянно сдерживал натиск секача и в ярости тянул за спусковые крючки, не осознав, что ружьё уже разряжено в воздух. Но выстрела нет, не заметил. А секач свирепел, хрипел и надевался на стволы, мотал головой с клыками. Иван не робел, заталкивал стволы в пасть секача. Но тот напирал и мотал лычем ружьё и Ивана, полоснул одним клыком по мотне ватных штанов. Добрый лоскут от штанов и кальсон оторвался по швам от пояса и повис на коленях, обнажив голое брюхо. Мотнул секач головой ещё, и Иван ощутил на животе мокрый и скользкий удар лычем, и сильнее нажал на секача. Тот немного и начал слабеть, задыхаться и подаваться назад. Иван взглядом увидел весь низ своего живота в крови и кровавой пене. И тогда он испугался – «Вырвал он мне все кишки», – мелькнула мысль в голове. Древний славянский клич о помощи вырвался сам собой из его уст.

– Пробо, пробо, рятуйте. Братья!!! Засёк меня зверюга.

И руки ослабли, секач шагнул ближе и мотнул головой. Клык попал под чашечку коленного сустава, чашечка улетела в снег. Но вдруг секач рухнул замертво на живот перед ногами Ивана. Это пуля Ильи, попавшая в позвоночник, решила исход схватки.

Илья, услышав неестественный сдвоенный выстрел, понял, беда… нелёгкая припёрлась. И помчался на выстрел на помощь. Ещё до крика о помощи. Он видел конец схватки и стрельнул метров с пятидесяти.

– И чего ты расслабился, Ваня, я думал, сдержишь. Поближе подбегу, он всё равно задохнулся бы, ствол то в горло всадил. А ты кричишь, пришлось стрелять.

– Да я подумал, он мне все кишки и хозяйство вынул. Видишь, всё в крови и нога подломилась, печёт.

– Да цело твоё хозяйство и живот, вот колено ранено, не двигайся. Да отпусти ты ружьё, все руки посинели.

Нашёл Илья и коленную чашечку.

– Мочись, Ваня, на неё и терпи, я её сейчас на место поставлю.

Дорвали кальсоны на тряпки, замотали рану, кусок штанов приладили к поясу и помогли добраться до дома.

В общем, Кезля Иван остался с негнущейся ногой на всю оставшуюся жизнь, но на охоту ходил до старости. Руб-двадцать, руб-двадцать вышагивал, но не потерял дух и охотничью страсть.

Мой первый секач

В детстве я всё свободное от учёбы время старался жить в лесу с отцом. Он работал лесником и в то же время был и егерем на своём обходе по совместительству. Лазил я в волчьи логова за волчатами. Следил за пчёлами, ловил рои. Варил еду, собирал грибы и ягоды, и семена деревьев. Особенно на ягоды крушины много было заказчиков. Собирал и заготавливал лекарственные растения – это меня уговорил один заготовитель, и многое другое делал, помогал отцу. Об охоте и о секачах я много всяких историй слышал. И повидал я всякого зверя и птиц. А книжки любил читать про охоту. Кажется, летом ранее или двумя мы и ходили с ним на рысь-людоеда, я – приманкой, а он – стрелком, охотником.